Книги

[Pippi Langstrump]

При прочтении 1984 не оставляло ощущение, что он просто пересказал советский союз, довольно сгустив краски.

Для меня "оригинального" было мало.

По какой статье сидели?

 

А кто согласен с тем, что 1984 лучшая книга в истории литературы?

 

По мне, это даже не лучшая антиутопия. За 1984 только объём, чего нет в Мы.

[Okadrov]

По какой статье сидели?

 

 

 

А вы?

[euro-banan]

Со свободой слова носятся в основном те, кто вообще не понимает, что это такое. Ничего там сложного и широкого нет, свобода слова - это политический термин, который гарантирует, что за высказанные слова вас не настигнут властные санкции (опционально только, когда ваши слова это хейтспич, угрозы и подобное, потому что там вы немного лезет в права других людей). То что на какой-то площадке вам кто-то затыкает рот и пинками вышибает оттуда - это никак к свободе слова не относится, это чисто моральное и этическое поле: может там одни хамы, а может это вы пришли там позиговать, это вопросы частные - пока за это никого не оштрафовали-посадили, про "свободу слова" можете даже не рассказывать.

 

А вот если вы боитесь выйти на улицу, сказать что-то не потому что в вас помидоркой гнилой кинут, обзовут словом нехорошим или усомнятся в ваших умственных способностях, а вас реально скрутят и ограничат ваши действия - вот тогда да, это про свободу слова.

 

площадки связаны со свободой слова, если отстаивают ее сами, и если сами же нарушают, то они противоречат своей собственной риторике; сужение этого термина только до "публичных властей" потому что "частные компании имеют право" обычное редуцирование, не учитывающее значение и возможности площадок, по которым они могут быть сопоставимы с властями - что совершенно нормально для капиталистических стран, чьи власти представляют интересы частного капитала так-то

[Scud-IIEPBblu]

А где это видано (где это слыхано!) чтоб хоть кто-то где-то когда-то да вдруг не противоречил своими деяниями собственной же риторике???

Да это просто нонсенс и катахреза.

Риторика — любая, везде всегда и всюду — на то и риторика, чтобы нагло врать в глаза, колотя себя в сиськи задним левым копытом, дабы облапошить, а значит — нагнуть, а значит — развести, как последнего лоха.

А иначе б никто и напрягаться попусту не стал бы.

[SergeyM]

По какой статье сидели?

Всё ещё впереди. Перезвоните через полгода.

[makara]

Скотный двор оригинальнее, лаконичнее. При прочтении 1984 не оставляло ощущение, что он просто пересказал советский союз, довольно сгустив краски.

Для меня "оригинального" было мало.

Ну вообще в "Скотном дворе" намеков на СССР хватает. Но мне тоже в свое время больше понравилась эта повесть, чем "1984"

 

 

Слушала лекцию о "народной воле" и в ней историк посоветовал всем, кому интересна тема, почитать роман Юрия Давыдова "Глухая пора листопада" . Я заинтересовалась и теперь (поскольку в бумажном варианте достать книгу не представляется возможным) читаю потихонечку в режиме он-лайн.

 

... Яблонский был схвачен под уздцы. Его швырнули на место: цыц, платный агент! А он никогда не допускал мысли о «простом» шпионстве. Все в нем возмутилось. Кризис революционной идеи, ужас перед грядущим хаосом, великая проповедь философа Соловьева и – «…я хотел бы, так сказать, практически». И это директор департамента? Нравственный чекан, умственный калибр провинциального полковника.

Яблонский упал с высоты, на которую, как ему казалось, он сам себя поднял. Но он знал, как дать почувствовать этому сухопарому сановнику свою – практическую, пожалуйста! – значимость.

Господин директор департамента в канун коронации жаждут успокоения? Однако Яблонский вовсе не намерен вносить мир в сию бездушную душу. Это не в расчетах господина Яблонского. Вот так-то, ваше превосходительство.

Да, вслух сказал он, партия террористов хотя и обессилена, но живуча. Вряд ли, сказал он, кто-либо возьмет на себя смелость начисто отрицать возможность покушений. Он, Яблонский, во всяком случае, не может дать гарантий. И его превосходительство не станет, наверное, требовать подобных обязательств даже от него, Яблонского.

Плеве выдержал. Плеве подумал: вот они, тонкие особенности политического розыска. Он вдруг и совершенно отчетливо, даже будто и физически, ощутил свое бессилие перед агентом-провокатором. И, ощущая это странное бессилие, Плеве как бы ощущал упорный и насмешливый взгляд – оттуда, из-за тяжелых портьер. Черт догадал пригласить обер-прокурора! Но директор департамента не обнаружил ни досады, ни раздражения. Громко, полуофициально, полулюбезно сказал, что с такими людьми, как г-н Яблонский, отечество ступит наконец на путь мирного процветания, разумного обновления.

И действительный статский советник, кавалер орденов святой Анны, святого Станислава и святого Владимира обменялся с Яблонским напряженным рукопожатием.

Сейчас, после Яблонского, после этого бессилия и этого рукопожатия, в котором было что-то заискивающее, сейчас Вячеславу Константиновичу до смерти не хотелось видеть Победоносцева. Однако как можно?

Старик покоился в глубоком кресле – большая полуночная птица. Он смотрел на Плеве незряче, словно сквозь белесую пленку. У него бывают видения, вспомнилось Плеве, тогда он ругается извозчичьими словами и прогоняет беса… Директор выдавил улыбку: понравился ль Константину Петровичу поклонник философа Соловьева?

– Да-а, нынче суббота, – молвил непонятное Победоносцев невсегдашним, далеким голосом.

Он ушел, подагрически шаркая, он думал о том, что по субботам беседовал некогда с покойным Федором Михайловичем. С Достоевским беседовал он по субботам.[/QUOTe]

 

О народовольцах наверное лучше всего как раз у упомянутого в тексте Достоевского. Не представляю чего-то, способного так же потрясти, как "Бесы". Еще у Алданова есть трилогия "Ключ", "Бегство" и "Пещера". Я только последнюю часть читала, и то не целиком. Роман Давыдова, полагаю, самое фактологически точное описание событий. Иначе вряд ли бы историк стал его рекомендовать, как бы он не был хорош в литературном отношении. Поскольку мне всегда легче было усваивать материал из художественной прозы, а не из каких-то исследований, написанных зачастую достаточно сухим языком, то для меня "Глухая пора листопада" может оказаться крайне полезным подспорьем в ликвидации пробелов в знаниях. А если еще и увлечет (пока что не особо, но может быть это из-за непривычки чтения с экрана), то вообще будет замечательно.

[SergeyM]

Ну вообще в "Скотном дворе" намеков на СССР хватает. Но мне тоже в свое время больше понравилась эта повесть, чем "1984"

 

 

Слушала лекцию о "народной воле" и в ней историк посоветовал всем, кому интересна тема, почитать роман Юрия Давыдова "Глухая пора листопада" . Я заинтересовалась и теперь (поскольку в бумажном варианте достать книгу не представляется возможным) читаю потихонечку в режиме он-лайн.

 

 

 

О народовольцах наверное лучше всего как раз у упомянутого в тексте Достоевского. Не представляю чего-то, способного так же потрясти, как "Бесы". Еще у Алданова есть трилогия "Ключ", "Бегство" и "Пещера". Я только последнюю часть читала, и то не целиком. Роман Давыдова, полагаю, самое фактологически точное описание событий. Иначе вряд ли бы историк стал его рекомендовать, как бы он не был хорош в литературном отношении. Поскольку мне всегда легче было усваивать материал из художественной прозы, а не из каких-то исследований, написанных зачастую достаточно сухим языком, то для меня "Глухая пора листопада" может оказаться крайне полезным подспорьем в ликвидации пробелов в знаниях. А если еще и увлечет (пока что не особо, но может быть это из-за непривычки чтения с экрана), то вообще будет замечательно.

 

У Радзинского про Нечаева и "Бесов" несколько передач. Очень впечатляют.

 

1 часть - о Петрашевцах, о казни Достоевского

 

2 часть - о Нечаеве (Верховенском)

 

3 часть о покушении на Александра 2 и смерти Достоевского

[makara]

У Радзинского про Нечаева и "Бесов" несколько передач. Очень впечатляют.

 

1 часть - о Петрашевцах, о казни Достоевского

 

2 часть - о Нечаеве (Верховенском)

 

3 часть о покушении на Александра 2 и смерти Достоевского

Спасибо. Обязательно посмотрю.

 

P. S. Эдвард Станиславович для меня, пожалуй, излишне артистичен. Он не рассказывает, а разыгрывает своего рода миниспектакли. С непривычки как-то не пошло.

Изменено 16.02.2023 04:56 пользователем makara

[Безымянный гений]

По мне, это даже не лучшая антиутопия. За 1984 только объём, чего нет в Мы.

Какая нафиг утопия, я говорю о 1984, как о художественной книге.

[Хозяин морей]

Вопросы по теме "Культура чтения" писать в эту тему?

[Мари-Диана]

Я вообще люблю только эпоху Возрождения, читаю только о ней. А фильмы люблю про Серебряный век.

[Pippi Langstrump]

Какая нафиг утопия, я говорю о 1984, как о художественной книге.

 

Не нравится утопия, тогда: "1984" даже не лучшая военная книга:

"Швейк" - это самое точное и верное произведение об армии на все (в т.ч. мирные) времена.

[Безымянный гений]

Не нравится утопия, тогда: "1984" даже не лучшая военная книга:

Мне кажется, вы 1984 в руки не брали, раз называете ее "военной книгой".

Изменено 22.02.2023 02:51 пользователем Безымянный гений

[Pippi Langstrump]

раз называете ее "военной книгой".

Океания воюет с Остазией: Океания всегда воевала с Остазией.

Мне кажется, вы 1984 в руки не брали.

Зачем, есть аудиокнига.

 

И да, это даже не лучшая аудиокнига, что я слушала.

[Безымянный гений]

Океания воюет с Остазией: Океания всегда воевала с Остазией.

 

Зачем, есть аудиокнига.

 

И да, это даже не лучшая аудиокнига, что я слушала.

Ахахахахаха.

[Scud-IIEPBblu]

Океания воюет с Остазией: Океания всегда воевала с Остазией.

 

И да, это даже не лучшая аудиокнига, что я слушала.

 

Зато это безотказный тест, стопудово выявляющих неадекватов, которых непременно штырит, будто эта книга — памфлет, направленный против СССР, и оттого они сразу принимаются скакать от счастья и носиться с нею, как дурень с писаной торбой.

[Безымянный гений]

Зато это безотказный тест, стопудово выявляющих неадекватов, которых непременно штырит, будто эта книга памфлет, направленный против СССР, и оттого они с ней сразу принимаются скакать от счастья и носиться с нею, как дурень с писаной торбой.

Мент тоже книгу не читал - да, карательный режим Океании списан с советского, однако это книга для западного читателя. Океания - это Сша + Британия с ее доминионами + захваченная Латинская Америка.

 

Стоит отметить, что полиция мыслей умные, жестокие и изворотливые люди. В то время как нквд-ешники Ссср - "дурни с писанной торбой".

[Scud-IIEPBblu]

Мент тоже книгу не читал - да, карательный режим Океании списан с советского, однако это книга для западного читателя. Океания - это Сша + Британия с ее доминионами + захваченная Латинская Америка.

 

Стоит отметить, что полиция мыслей умные, жестокие и изворотливые люди. В то время как нквд-ешники Ссср - "дурни с писанной торбой".

 

Нет нужды так утруждаться, лишний раз доказывая абсолютную правильность моих слов, — в ней ни один здравомыслящий и без того никогда не усомнится.

[Безымянный гений]

Я усомняюсь - на мой взгляд, вы старый самодур.

[Scud-IIEPBblu]

Я усомняюсь - на мой взгляд, вы старый самодур.

 

И это тоже безупречно точно выявляет уровень Вашей адекватности

[solublesolaceinsolent3]

Стоит отметить, что полиция мыслей умные, жестокие и изворотливые люди. В то время как нквд-ешники Ссср - "дурни с писанной торбой".

 

Чем они умные? Меня больше всего убило, что главный упырь обещал взломать ему мозг, а в итоге просто запытал пока крыша не поехала.

[Безымянный гений]

Чем они умные? Меня больше всего убило, что главный упырь обещал взломать ему мозг, а в итоге просто запытал пока крыша не поехала.

А вы вообще поняли, что делали в комнате 101?

Они убивали в людях самоуважение. Дело в том, что есть страхи, которые основаны на рефлексах и инстинктах. Их невозможно блокировать или отклонить - точно так же, как падая подскользнувшись, вы всегда захватитесь за опору руками. В 101 комнате, людей стравливали лицом к лицу с этим страхом. Зачем это делать? Поскольку такой страх нельзя блокировать, люди любим способом пытались отклонится от страха. Любым способом, делая что угодно, отрекаясь от самого дорого, что есть в их душе. В итоге люди открывали в себе такое, что и помыслить не могли, что такое в них есть. Они теряли веру и уважение в себе, и в итоге это их полностью ломало. А сломленные, они готовы были на что угодно.

[Безымянный гений]

– Вы однажды спросили, – сказал О’Брайен, – что делают в комнате сто один. Я ответил, что вы сами знаете. Это все знают. В комнате сто один – то, что хуже всего на свете.

Дверь снова открылась. Надзиратель внес что-то проволочное, то ли корзинку, то ли клетку. Он поставил эту вещь на дальний столик. О’Брайен мешал разглядеть, что это за вещь.

– То, что хуже всего на свете, – сказал О’Брайен, – разное для разных людей. Это может быть погребение заживо, смерть на костре, или в воде, или на колу – да сто каких угодно смертей. А иногда это какая-то вполне ничтожная вещь, даже не смертельная.

Он отошел в сторону, и Уинстон разглядел, чт243; стоит на столике. Это была продолговатая клетка с ручкой наверху для переноски. К торцу было приделано что-то вроде фехтовальной маски, вогнутой стороной наружу. Хотя до клетки было метра три или четыре, Уинстон увидел, что она разделена продольной перегородкой и в обоих отделениях – какие-то животные. Это были крысы.

– Для вас, – сказал О’Брайен, – хуже всего на свете – крысы.

Дрожь предчувствия, страх перед неведомым Уинстон ощутил еще в ту секунду, когда разглядел клетку. А сейчас он понял, чт243; означает маска в торце. У него схватило живот.

– Вы этого не сделаете! – крикнул он высоким надтреснутым голосом. – Вы не будете, не будете! Как можно?

– Помните, – сказал О’Брайен, – тот миг паники, который бывал в ваших снах? Перед вами стена мрака, и рев в ушах. Там, за стеной, – что-то ужасное. В глубине души вы знали, что скрыто за стеной, но не решались себе признаться. Крысы были за стеной.

– О’Брайен! – сказал Уинстон, пытаясь совладать с голосом. – Вы знаете, что в этом нет необходимости. Чего вы от меня хотите?

О’Брайен не дал прямого ответа. Напустив на себя менторский вид, как иногда с ним бывало, он задумчиво смотрел вдаль, словно обращался к слушателям за спиной Уинстона.

– Боли самой по себе, – начал он, – иногда недостаточно. Бывают случаи, когда индивид сопротивляется боли до смертного мига. Но для каждого человека есть что-то непереносимое, немыслимое. Смелость и трусость здесь ни при чем. Если падаешь с высоты, схватиться за веревку – не трусость. Если вынырнул из глубины, вдохнуть воздух – не трусость. Это просто инстинкт, и его нельзя ослушаться. То же самое – с крысами. Для вас они непереносимы. Это та форма давления, которой вы не можете противостоять, даже если бы захотели. Вы сделаете то, что от вас требуют.

– Но что, что требуют? Как я могу сделать, если не знаю, что от меня надо?

О’Брайен взял клетку и перенес к ближнему столику. Аккуратно поставил ее на сукно. Уинстон слышал гул крови в ушах. Ему казалось сейчас, что он сидит в полном одиночестве. Он посреди громадной безлюдной равнины, в пустыне, залитой солнечным светом, и все звуки доносятся из бесконечного далека. Между тем клетка с крысами стояла от него в каких-нибудь двух метрах. Крысы были огромные. Они достигли того возраста, когда морда животного становится тупой и свирепой, а шкура из серой превращается в коричневую.

– Крыса, – сказал О’Брайен, по-прежнему обращаясь к невидимой аудитории, – грызун, но при этом – плотоядное. Вам это известно. Вы, несомненно, слышали о том, чт243; творится в бедных районах нашего города. На некоторых улицах мать боится оставить грудного ребенка без присмотра в доме даже на пять минут. Крысы непременно на него нападут. И очень быстро обгложут его до костей. Они нападают также на больных и умирающих. Крысы удивительно угадывают беспомощность человека.

В клетке поднялся визг. Уинстону казалось, что он доносится издалека. Крысы дрались; они пытались добраться друг до дружки через перегородку. Еще Уинстон услышал глубокий стон отчаяния. Он тоже шел как будто извне.

О’Брайен поднял клетку и что-то в ней нажал. Раздался резкий щелчок. В исступлении Уинстон попробовал вырваться из кресла. Напрасно: все части тела и даже голова были намертво закреплены. О’Брайен поднес клетку ближе. Теперь она была в метре от лица.

– Я нажал первую ручку, – сказал О’Брайен. – Конструкция клетки вам понятна. Маска охватит вам лицо, не оставив выхода. Когда я нажму другую ручку, дверца в клетке поднимется. Голодные звери вылетят оттуда пулями. Вы видели, как прыгают крысы? Они прыгнут вам на лицо и начнут вгрызаться. Иногда они первым делом набрасываются на глаза. Иногда прогрызают щеки и пожирают язык.

Клетка приблизилась; скоро надвинется вплотную. Уинстон услышал частые пронзительные вопли, раздававшиеся как будто в воздухе над головой. Но он яростно боролся с паникой. Думать, думать, даже если осталась секунда… Думать – только на это надежда. Гнусный затхлый запах зверей ударил в нос. Рвотная спазма подступила к горлу, и он почти потерял сознание. Все исчезло в черноте. На миг он превратился в обезумевшее вопящее животное. Однако он вырвался из черноты, зацепившись за мысль. Есть один-единственный путь к спасению. Надо поставить другого человека, тело другого человека между собой и крысами.

Овал маски приблизился уже настолько, что заслонил все остальное. Сетчатая дверца была в двух пядях от лица. Крысы поняли, чт243; готовится. Одна нетерпеливо прыгала на месте; другая – коржавый ветеран сточных канав – встала, упершись розовыми лапами в решетку и сильно втягивая носом воздух. Уинстон видел усы и желтые зубы. Черная паника снова накатила на него. Он был слеп, беспомощен, ничего не соображал.

– Это наказание было принято в Китайской империи, – сказал О’Брайен по-прежнему нравоучительно.

Маска придвигалась к лицу. Проволока коснулась щеки. И тут… нет, это было не спасение, а только надежда, искра надежды. Поздно, может быть, поздно. Но он вдруг понял, что на свете есть только один человек, на которого он может перевалить свое наказание, – только одним телом он может заслонить себя от крыс. И он исступленно кричал, раз за разом:

– Отдайте им Джулию! Отдайте им Джулию! Не меня! Джулию! Мне все равно, что вы с ней сделаете. Разорвите ей лицо, обгрызите до костей. Не меня! Джулию! Не меня!

Он падал спиной в бездонную глубь, прочь от крыс. Он все еще был пристегнут к креслу, но проваливался сквозь пол, сквозь стены здания, сквозь землю, сквозь океаны, сквозь атмосферу, в космос, в межзвездные бездны – все дальше, прочь, прочь, прочь от крыс. Его отделяли от них уже световые годы, хотя О’Брайен по-прежнему стоял рядом. И холодная проволока все еще прикасалась к щеке. Но сквозь тьму, объявшую его, он услышал еще один металлический щелчок и понял, что дверца клетки захлопнулась, а не открылась.

[Сэди]

Океания воюет с Остазией: Океания всегда воевала с Остазией.

Упоминание войны автоматически делает роман военным?

[solublesolaceinsolent3]

Безымянный гений,

Пытки и есть пытки, ясно что у каждого есть своя точка. Так что никакие они не умные и не искусные, а обычные мясники.