Как до, так и после «Одержимой» все герои Анджея Жулавски благополучно пребывали «на грани» увлечённости собственной истерией, что и за своими же криками и слезами не могли распознать начинающего овладевать ими безумия. Но, именно в этой странной картине 1981 года «грань» исчезает, проваливается в небытие, безумие становиться для героев адом и раем, проклятием и так необходимым для жизни воздухом. Жулавски снял симфонию сумасшествия в которой какофония звуков оглушает, гипнотизирует, затягивает, заводит в тупик неожиданностью развития всего происходящего.
Как любой образованный европеец и к тому же выходец с её восточных окраин Жулавски любит Достоевского. Любит неистово, давая героям своих фильмов имена всех неврастеников из романов трудночитаемого русского гения. Или поступает ещё проще, снимая в 1985 году вольную фантазию на тему «Идиота». После такого Жулавски для нас должен быть, по крайней мере, отчасти «своим», так сказать посвященным в метафизические глубины человеческой психики.
Странно, но если выбирать из всех лент снятых этим поляком рождённым в Украине, но большую часть своей творческой биографии просуществовавшем на французской земле, то именно «Одержимая», со своими пространными диалогами о Боге, природе любви, совести, заставит вспомнить о книгах Достоевского.
Часто этот фильм называют очень «русским» словом «хоррор», то ли от того, что Изабель Аджани добрую часть фильма прометалась в синем грязном платье с бешеными глазами (Каннская ветвь за «Лучшую женскую роль» и «Сезар» оправданы), то ли эпизод в метро заставил смотрящих махнуть ручкой на смысл, на суть, на то главное, что Жулавски вложил в эту картину.
За рванным визуальным рядом, за сценами, в которых за героями скользит то и дело вращающаяся камера диалоги воспринимаются не просто, они будто отходят на второй план. Но, Жулавски сразу даёт понять одну непреложную истину всего происходящего, вкладывая её в слова одного из героев: «Бог для меня — это болезнь». И не важно чем она порождена: одержимостью собственной жены, ревностью или оккультизмом.
Всё это смахивает на классический абсурд Камю. Если Бога нет, то его можно выдумать — как это делает Генрих, или же подменить эту не телесную эфемерность не выдающую ничем свое доподлинное существование на нечто более осязаемое, например, на свою жену, и в этом Марк не очень то оригинален. Но есть другой способ, от которого у доброго христианина начнёт щемить зубы — Бога можно сотворить в соответствии со своими личными запросами, вырастить — и в этом Анна превзошла всех остальных, перешла все дозволенные границы. Бога нет, так стань им, бояться нечего. Только дорога познания умащена безумием и рано или поздно она должна к чему-то привести, а может к …кому-то?
Подобно Кириллову из «Бесов» Анна, Марк и Генрих создают себе лжебогов, выбрав путь «своеволия», подменив жизнь одержимостью. Ибо человек существо слабое, способное выворотить себя, изжечь, выпустить собственных демонов в незащищенность мира возвеличив их.
Фильм ирреален, двойственен, невероятен и притягателен, отчасти из-за того, что снят в зоне отчуждения Западного сектора атрибутика которого то и дело мелькает в кадре: вот ясно виден кусок Берлинской стены, на котором огромное кое-как написанное «Freiheit» совершенно случайно дополняет контекст ленты, здесь смотровые гэдээровские вышки, опутанные колючей проволокой заставляют задуматься, что в таком мире Бог просто не может жить, а вызывающие суеверный ужас пустые улицы, дома, смотрятся как нечто апокалипсическое, предупреждающее.
Жулавски странный режиссер, по слухам испытывающий магию Вуду на своих актёрах. Последнее звучит полной чушью если учесть, что в его фильмах всегда снимались от природы не стандартные личности для которых иступлённая игра превращалась в акт священнодействия. Об этом сказала сама Изабель Аджани: «Актеры на сцене и экране не выражают ничего другого, кроме самих себя. Как бы яростно они ни отрицали этого». Верите?! После просмотра «Одержимой» Вы об этом точно задумаетесь.