Раз такое дело, нате вам мой монументальный труд.
Люди одиноки, потому что вместо мостов они строят стены. (с)
Когда в 1997 году немецкий продюсер Ральф Швингель не смог найти сколько-нибудь опытного постановщика на удачный криминальный кино-материал, написанный рукой начинающего сценариста и неначинающего актера Фатиха Акина, он сделал одну из самых правильных вещей в своей жизни – посадил в режиссерское кресло автора истории. Так «начался» Акин - режиссер полнометражного кино; Акин - творец собственной, столь похожей на жизнь, но такой парадоксально интровертной реальности; Акин – новая уникальная и увлекательная глава антологии «Современный немецкий кинематограф».
Не сложно предположить (и оказаться правым), что рефреном сквозь все работы режиссера проходит тема межэтнических отношений, взаимной культурной ассимиляции, толерантности не только представителей одной национальной общности к другой, но и внутри каждой из них, так как степень сращения отдельного человека с новыми традициями, стереотипами поведения для каждого индивидуальна. Однако назвать Акина режиссером «по социальным вопросам» - грешить против истины.
Все эти 'главные проблемы старушки Европы' для его персонажей лишь среда. И любая политическая, экономическая, правовая проблема для них имеет совершенно конкретное 'лицо'. Человек, живя в подобных условиях, не задумывается об общем, потому что ежедневно имеет дело с частностями. Вот и для Акина вопрос межнационального взаимодействия – вопрос психологического и физического дискомфорта каждой отдельно взятой человеческой единицы. Он не кидает обличительных фактов, не занимается пропагандой, не ищет правых и виноватых.
Переходя на язык примитивизма, тот котел, в котором варятся персонажи, Акина интересует постольку поскольку, и сила огня под ним тоже, и даже температура воды, в общем, не главное, как и процесс психологического «кипячения», в котором они очевидно участвуют, главное – внутреннее переживание героев, степень их «готовности», эмоциональная составляющая, способная толкнуть персонаж к действию или заставить застыть в ступоре, и их результирующая – наступившие последствия, ломающие такие хрупкие человеческие жизни.
Эти характерные особенности, ставшие классическими для режиссера, едва ли не в превосходной степени присутствуют в пятом полнометражном игровом фильме славного турка «На другой стороне» (в российской локализации получивший более броский заголовок «На краю рая»). Картина продолжает неизменно восходящую творческую прямую режиссера, отличающегося редким жанровым разнообразием в сочетании с узнаваемым повествовательным стилем. Акцентируя внимание на внутреннем состоянии персонажа, а часто и на его несоответствии внешнему проявлению, Акин с блеском создает и криминальную байку о нерушимости настоящей мужской дружбы, и романтико-приключенческую искрометную роуд-муви, и трагикомическую аллюзию о кино, и безжалостную драму; и современную экзистенциальную притчу. О последней и речь.
Смерть Йетер. Молодой профессор гамбургского университета Нежад Аксу оказывается втянутым в странные отношения своего отца Али с проституткой не первой свежести Джесси, в миру Йетер, которая соглашается на роль жены старика ('любой каприз за ваши деньги'). Пока пожилой похабный турок, дозлоупотреблявший до инфаркта, лежит в больнице и умирает больше от подозрений, чем от износа миокарда, молодой интеллигентный профессор узнает некрасивую и несчастливую, впрочем традиционную для многих женщин, историю жизни Йетер. Плюс, оказывается, в Турции у нее осталась дочь Айтен 26-ти лет отроду, которая состоит в оппозиционной группировке и, покруче некоторых террористов, радикальными методами пытается перевести свою страну на рельсы, ведущие в славное и справедливое будущее. Так уж получилось, что ревнивый Али принимает духовную связь сына и платной жены за контакты несколько иного рода, и следует то, что следует из названия первой главы фильма (не спойлер, ибо соль не в этом).
Смерть Лотты. Параллельная сюжетная линия связывает сбежавшую в Германию от праведного гнева турецкого правительства революционершу Айтен с белокурой дылдой Шарлоттой, у которой есть отличное знание английского, склонность к однополой любви и немолодая мама (в лице великой немки Ханны Шигулы). В этой части действие более динамично, сюжет закручивается и сжимается подобно пружине, которая, подтверждая законы физики, 'выстрелит', оставив жертвы. К чему, впрочем, зрителя великодушно готовит название второй главы.
На другой стороне рая. По Акину другая сторона – это родина. Первая. Не первая. Любая. Родина - пристанище души. Место, где хорошо. Где дышится легче, где успокоение прячется в закоулках узких мощеных улочек, где одиночество ощущается пронзительно, а в принадлежности всему миру можно раствориться, утратив конкретные очертания, позабыв себя, где, потеряв многое, можно обрести вновь, где на камнях однажды вырастают цветы.
История героев «На другой стороне» подчеркнуто вневременная. Понять где прошлое, где настоящее в сплетении этих шести судеб почти невозможно. Да и не важно. Только будущее, после прохождения пиковой точки – точки смерти, - для оставшихся становится линейным. Устремленным в синюю морскую даль, где каждый вынужден пройти проверку свалившимся грузом ответственности, тянущим на дно, не потерять рассудок, в попытке облегчить свою непосильную ношу. Принять потери. Получить в дар безмятежность ласкающих ступни волн.
В современном кино, кажется, все сюжетные ходы давно заданы, все визуальные приемы известны, потому с опаской ждешь от Акина 'схемы', что вот-вот пробьется наружу сквозь крепкие драматические моменты: «ее глаза наполняются слезами и Нежад, ведомый глубоким сочувствием...» Нет! Удается режиссеру инстинктивно удержаться на этой тонкой грани, отделяющей недосказанность от пошлой предсказуемости. Он почти безупречен. Лишь единожды внимательный и критичный зритель вздрогнет и поморщится от излишнего разъяснения, от ослиного упрямства статичной камеры.
В «На другой стороне» Акин иллюстрирует глубокую взаимосвязь любого поступка, наспех брошенного слова, обиженного молчания, с последовавшими событиями. С масштабами их влияния на жизни людей. Подталкивая к экзистенциальному пониманию ответственности за каждый свой выбор. В этом смысле проводятся очевидные аналогии с одним из первых фильмов другого немецкого локомотива Тома Тыквера - «В зимней спячке». Только там, где последний использует яркую цветовую палитру, символично отделяя персонажей друг от друга, изначально задавая им дифференцированную «степень привлекательности», Акин остается аскетичным, сознательно стирая внешние акценты, перенося внимание на внутренний огонь каждого из своих персонажей. Вся их жизнь, вся их боль – в их глазах.
При всей глубине и многогранной сложности поднимаемых Акином вопросов (отцы и дети, жизнь и смерть, любовь, одиночество, отвага, предательство, смысл жизни, духовное единение и так далее, в зависимости от широты зрительского восприятия), его кино не оставляет давящего, неподъемного чувства безысходности. Оно светлое и открытое. Оно дышит гармонией. Оно сделано каким-то колдовским, непостижимым образом - будто нет ничего естественней, чем написать подобную историю, собраться вместе и снять настоящее, честное кино, вызывающее на откровенность, дарящее зрителю чистые слезы.
Любовь к режиссеру Акину появляется неосознанно, как-то исподволь, материализуясь из восторга его творческой непосредственностью, его аномальной искренностью, его интуитивным пониманием несовершенной природы человека, его способностью лаконично отразить глубину, его бесконечной любовью к людям, его верой в оптимистичный исход каждой, даже самой драматичной истории.
Большой гуманист этот немецкий турок Фатих Акин!