9 лет разницы между первой публикацией скандальной пьесы Вампилова и фильмом Мельникова. Начало семидесятых и конец десятилетия. Разная судьба произведений. Пьесу три года запрещали (информацию о судьбе пьесы можно найти в воспоминаниях Марка Сергеева), видя в ней очернение советской действительности, а в образе главного героя Зилова - злобную насмешку над положительными героями канонического соцреализма. Удивительно (Мельников в своих воспоминаниях предполагает случайное вмешательство Кузакова), всего лишь через десятилетие после написания пьесы дают официальное добро на съемки фильма, единственной ограничительной просьбой озвучивается смена названия на любое другое. Закрытая премьера проходит с невероятно большим успехом, критики рассыпаются в любезностях перед режиссером - и фильм отправляется на полку вплоть до перестройки.
Небольшое отвлечение о судьбе фильма и товарище Кузакове, который, вероятно, сыграл тайную и неоцененную роль в лоббировании фильма на начальном этапе. Мельников разговорился на речном трамвайчике в Праге с Кузаковым (а именно так зовут одного из героев Вампилова, очень незаурядного персонажа, представителя новой эпохи, подводящей неутешительный итог зиловским метаниям).
К вопросу: кто собственно такой Кузаков?
Сразу после разговора с Кузаковым о задуманной экранизации пьесы Вампилова Мельникова вызвали в Останкино.
После завершения работы над фильмом картину полагалось показать цензорам в Останкино.
Для любителей конспирологических теорий можно выдвинуть ироническое предположение: если бы Мельников в фильме вложил в однофамильца Кузакова тот смысл, который в него вкладывал Вампилов или хотя бы не смысл, а отзвук данной в пьесе характеристики
, а не сделал его невразумительным эпизодическим персонажем в духе "маленького человека", заикающегося рыцаря печального образа, для которого надломленно развязная (по Вампилову, но совершенно не по Мельникову) продавщица есть свет Божественной Дамы, Дульсинеи Тобосской, и идею пьесы не свел бы лишь к зиловским метаниям и зиловским вечным вопросам, фильм, вероятно, был бы разрешен к показу.
Телевизионная версия фильма требует жертв, и Мельников поневоле упрощает пьесу, делает ее доступнее для понимания, выводя на передний план главного героя Зилова в ущерб остальным действующим лицам пьесы. Да и самозабвенная игра Даля еще более затушевывает и упрощает их смысловую роль. Так кто же такой Зилов, о котором с перестроечных времен, овеянные духом свободы, не умолкают споры критиков? Да и здесь, на протяжении 4 страниц, спорят, в основном, о Зилове.
Основные трактовки образа главного героя можно сузить до примитивной схемки.
Первая трактовка, условно назовем ее "бытовой", представляет Зилова исключительно отрицательным персонажем, не имеющим права на оправдание, а смысл пьесы и фильма - в обличении подобного героя или общественного явления, который герой олицетворяет.
Или более красивыми словами
Отдельного внимания заслуживает перл
Поясним красоту последних слов: в цитате проводится мысль о никчемности вампиловского произведения, описывающего подобное реалистическое общество, поскольку все это уже было в точности описано реалистом Чеховым. [Дух захватывает от такой чарующей по своей то ли эпатажности, то ли невежеству провокации! И что остается? лишь смиренно возвести очи долу, выждать паузу и прошептать: "Мир вам!"]
В принципе, убедительность "бытовой" трактовки очевидна, достаточно перечислить поступки Зилова, не упоминая даже его ядовитых реплик. Зилов торгует бывшей любовницей, продолжающей его любить (Мельников особо акцентировал внимание на этом моменте в фильме, чем значительно упростил образ Веры, той выродившейся печоринской Веры, единственной, которая способна понять "лишнего человека"); Зилов имеет наглость (пусть и с подленькой, робкой, но настойчивой подачи Саяпина) подтасовывать факты на работе, из-за которых может попасть под следствие его начальник; Зилову настолько за 6 лет опротивела семейная жизнь, что жена его решается на аборт и, устав от постоянной лжи и бесчувствия мужа, уходит к другу детства, с которым от безысходности втайне, погружаясь в грязный омут обмана, ведет переписку; Зилов, как последующие герои "перекати-поле" деревенской прозы, цинично относится даже к собственной крови, к отцу и (типичный мотив русской литературы, начатой Пушкиным) не успевает с ним проститься, хуже того, даже не едет на похороны; Зилов цинично разрушает только начинающиеся отношения Ирины и Кости, чтобы влюбить в себя молоденькую абитуриентку (Зилову - 30), увидев в ней свет подлинной любви (поэтому, как замечают исследователи, во всех пьесах Вампилова такие героини, еще способные на искренность чувств, всегда молоденькие, им всегда 17 лет), а когда влюбляет, когда видит высокую жертвенность девушки, согласной верить любой его лжи, предает ее, выбрасывает как уже постылую и потому ненужную вещь, а еще через минуту дико и жалко требует ее вернуть, чтобы обвенчаться с ней в планетарии, в котором он когда-то, в забытой прошлой жизни, видел свет настоящей любви. И это только верхушка айсберга. Эгоизм Зилова действительно беспределен.
Причем, отвлечемся, надо отметить, что сам Зилов статен и высок, физически очень крепок, что придает ему тот шарм обманчивой мужественной уверенности, который так нравится женщинам. И как справился с ролью субтильный Даль! сердце замирало при виде торса актера в расстегнутой рубашке, но веришь, без физухи веришь.
Небольшая ошибка, которую допускают люди "бытовой версии", - это невольная идеализация остальных персонажей пьесы или отсутствие должного их разбора. Особенно идеализируется Официант, являющийся полным антиподом Зилова.
Речь идет о сцене, когда Официант, обидевшись не за поруганных Зиловым людей, а за себя любимого, за "лакея", тихонечко, исподтишка, чтобы никто не видел, бьет совершенно пьяного и беспомощного Зилова. (Если интересен образ Официанта - о нем лучше почитать у Туровской, Гушанской, Липовецкого).