После долгой фигуроопрокидывательной баталии на шахматной доске остались лишь два Ферзя, не считая, разумеется, Королей. Казалось бы, классическая ничья. Ан нет – Ферзи, которые некоторые несведущие люди именуют Королевами, решили устроить бой до последнего, рассчитывая то ли на свой стратегический гений, то ли на самоубийство противника. Ну что ж, посмотрим, это может быть не так скучно, как кажется.
В детстве я был прилежным учеником. Не в том смысле, что всегда выполнял все домашние задания, а в том, что, алкая новых знаний и с трепетным пиететом относясь ко всем писателям, всегда прочитывал книжки от корки до корки. Начиная с предисловия, академический автор коего, потрясая учёно-литературными регалиями, с важным видом записного многознайки, приводя многочисленные факты и примеры, рассуждал о месте и роли презентуемого сочинения в культурно-политическом контексте эпохи, и заканчивая послесловием, не менее академический и заслуженный автор которого подробно и дотошно разбирал все новые слова, какие удалось произнести автору. Признаюсь, я с некоторым недоумением воспринимал эти чрезвычайно модные в своё время преди-после-вместословия, сжимавшие монументальными тисками трепещущую авторскую мысль собственно сочинения. Душою стремясь именно к этой, живой и сильной оригинальной творческой мысли, я по детской своей наивности того же ждал и от этих книжных статей, добавленных автору «в нагрузку». Лишь значительно позже я понял, что перед маститыми авторами преди- и послесловий стояли совершенно иные задачи, нежели перед оригинальными авторами. Критикам совсем не нужно мыслить оригинально и творчески. Ибо, если мысль автора подобна юной травке, то мысль критика – бетону, сквозь который эта самая травка вынуждена пробиваться. Разумеется, для того чтобы стать сильнее.
Чёрный и Белый Ферзи напропалую демонстрируют свою силу, бия из края в край, прямо и наискосок, взад, вперёд и наоборот. Как если бы от двух враждующих армий осталось лишь по одной батарее тяжёлой артиллерии. И давай садить друг в друга, на страх и трепет своим Королям. Странная война, однако.
Материал нынешнего критика – констатации. Если автор высказывает мысль, то критик говорит: эта мысль высказана. Чтобы не было слишком уж банально и скучно, критик хорошенечко разбавляет свои констатации распространёнными аллюзиями и расхожими афоризмами, подсыпает щепотку философем и украшает какой-нибудь модной нумерологией или загадочно-завораживающими словечками типа «дао». Кроме того, критику нужно придать себе важный вид, что он и делает при помощи особого императивно-безапелляционного построения фраз и обязательной терминологичности. Критик не стремится проникнуть в свой предмет, понять его – он лишь презентует его, и старается делать это максимально информативно и со знанием дела. Точнее, он лишь придаёт себе вид знатока, кем на самом деле не является: ибо как можно познать, не поняв? Но обилие информации, выливаемой читателю на голову, делает своё дело: читатель оглушён, раздавлен и со старанием прилежного ученика хочет запомнить хотя бы часть информации, льющейся щедрым потоком. Тут уже не до скепсиса или недоверия: читатель ловит каждое слово учёного критика.
Постепенно выясняется, что у равных по силе Ферзей есть свой собственный стиль: один, например, предпочитает ходить по вертикали, а другой – по диагонали. Кроме того, Ферзи допускают ошибки, позволяющие оживиться Королям враждующей партии. И казавшийся неизбежным исход партии, навевающий зевоту, теперь уже не столь очевиден. Кто же из них, в самом деле, допустит больше ошибок?
Несмотря на все хитроумные изыски и красивые учёности, банальность становится идейным ядром текста Критика-в-чёрном. Подобно тому, как взаимоотношения человека с природой становятся, по мнению этого критика, идейным ядром картины Куросавы. Поскольку Критику-в-чёрном не удалось избежать истолкования отдельных эпизодов картины, ему могут быть адресованы вполне конкретные обвинения – в том, что он не понял, не постиг, не осмыслил, не захотел. Всякому, сколько-нибудь знакомому с творчеством Куросавы, очевидно, что плоско-банально-обыденное истолкование образов Мастера целиком относится не к его одной из последних картин, а исключительно к особенностям восприятия критика. Хотя надо быть и справедливым: Критик-в-чёрном дарит нам и кое-какие открытия. Например, то, что Куросава был космополитом. Жаль, что учёный критик не развивает свою находку. Может быть, Куросава был также и евреем?
Критик-в-белом оказывается стремительнее и оборотистее. Он начинает с выстраивания условий типа: «если ты видел багровый закат мира – значит, ты уже мёртв», однако ловко избавляясь от банальности простой и неоспоримой заменой мертвеца на Куросаву. Образность картины сильнее эксплуатируется Критиком-в-белом, что смотрится более выигрышно на фоне сухих констатаций соперника. Да и сами констатации Критика-в-белом не лишены некоторой филологической оригинальности (переложенные темнотой новеллы, декорации, устающие притворяться реальностью, и т. п.), текст полон мало кому известными деталями (кицунэ, Исиро Хонда, мост де л’Англуа). Суть дела от этого не меняется: автор столь же безразличен к своему предмету, как и его соперник, и наполняет свой текст исключительно описательностью, но демонстрирует б’ольшую ловкость и подвижность. Так сказать, ловкость слов – и никакого мошенства. Ничего личного, только презентация. Но за счёт свой ловкости Критик-в-белом оказывается на полшага, а то и на шаг впереди конкурента, его текст воспринимается лучше.
Как ни странно, Белому Ферзю удалось не только загнать Чёрного Короля в угол, но и призвать на помощь собственного короля. Пока Чёрный Ферзь метался где-то на заднем плане, Чёрному Королю пришлось сдаться на милость победителя. Действительно, чудеса бывают. Даже в патовой ситуации.