Тарас Бульба

[Severus]

После ваших слов, хочется сорвать все портреты Н. В. Гоголя в школах и повесить портрет Бортко.

 

А рядом с портретом Бортко - непременно портрет Ступки.

[Full METAL jacket]

А рядом с портретом Бортко - непременно портрет Ступки.

 

Сдесь не знаю... Вроде в школах, не вешают на стены, портреты литературных героев. А вот в книгах " ТБ " иллюстрации ...только святой образ Богдана Ступки.

 

Не пинать меня... Этот актер мне оч. нравится. ..

[Лютик]

Сдесь не знаю... Вроде в школах, не вешают на стены, портреты литературных героев. А вот в книгах " ТБ " иллюстрации ...только святой образ Богдана Ступки.

 

Не пинать меня... Этот актер мне оч. нравится. ..

Ступка реально очень похож на Бульбу, с этим не поспоришь.

[Severus]

Ступка реально очень похож на Бульбу, с этим не поспоришь.

 

 

Внешне?

[Лютик]

Внешне?

Внешне и сыграл как -будто он Бульба и есть.

[Трианон]

добавил дольку эротизма ( что должно понравится современному школьнику и читателю )

 

Знаете, вот сколько уже понаписано, а с эротизмом так никто до конца и не разобрался. Постараюсь пояснить – Владимир Бортко ввел в фильм рождение польской пани ребенка от казака Андрия. Почему он это сделал? Чтобы можно было бы на милосердие к ребенку, оказанному польским паном, кинозрителям дать понять, что поляки, хоть и клятые наши враги, но и у них тоже есть доля человечности. То есть Бортко как режиссер в фильме стал на путь общечеловеческих ценностей. И если ребенок должен появится в конце фильма, так он же не с пробирки и не с воздуха появился. Поэтому Бортко предстояла нелегкая задача в фильме сделать еще одно свое изменение в роман – показать интимную связь Андрия с паненкой. Но не для того, чтобы ублажить глаз современного малолетнего зрителя, а чтобы логически завершить картину.

[Full METAL jacket]

Знаете, вот сколько уже понаписано, а с эротизмом так никто до конца и не разобрался. Постараюсь пояснить – Владимир Бортко ввел в фильм рождение польской пани ребенка от казака Андрия. Почему он это сделал? Чтобы можно было бы на милосердие к ребенку, оказанному польским паном, кинозрителям дать понять, что поляки, хоть и клятые наши враги, но и у них тоже есть доля человечности. То есть Бортко как режиссер в фильме стал на путь общечеловеческих ценностей. И если ребенок должен появится в конце фильма, так он же не с пробирки и не с воздуха появился. Поэтому Бортко предстояла нелегкая задача в фильме сделать еще одно свое изменение в роман – показать интимную связь Андрия с паненкой. Но не для того, чтобы ублажить глаз современного малолетнего зрителя, а чтобы логически завершить картину.

 

А не проще ль по Гоголю... Чтоб не заморачиваться ?

 

И что, же такое в произведении Н. В . Гоголя безчеловечного, что Бортко пришлось исправлять, чтоб зрителя не травмировать и спасать это экстренным введением Секаса и Чада , которое, в финале кина, ни кто убивать не собирался..Небыло занесенного ножа над ребенком и " Быть или не быть ".

 

Да собственно, так бывает, что и без Презервативов не факт, что сразу дитё появится.

[Трианон]

А не проще ль по Гоголю... Чтоб не заморачиваться ?

 

Гоголь писал два века назад. Согласитесь, что многое в мире изменилось и только этим продиктовано желание Бортко показать какие-то проблески человечности у польского пана. И отношением к ребенку, родившемуся от инородца был выбран, по моему мнению, самый правильный вариант.

[lmn]

Гоголь писал два века назад. Согласитесь, что многое в мире изменилось и только этим продиктовано желание Бортко показать какие-то проблески человечности у польского пана. И отношением к ребенку, родившемуся от инородца был выбран, по моему мнению, самый правильный вариант.

 

Харе уже воду мутить, ну не станет это кино уже лучшим. Реально, если б Гоголь был жив, то подал бы в суд на Бортка за бесчеловечное обращение к его литературе.

[Лютик]

А не проще ль по Гоголю... Чтоб не заморачиваться ?

 

И что, же такое в произведении Н. В . Гоголя безчеловечного, что Бортко пришлось исправлять, чтоб зрителя не травмировать и спасать это экстренным введением Секаса и Чада , которое, в финале кина, ни кто убивать не собирался..Небыло занесенного ножа над ребенком и " Быть или не быть ".

 

Да собственно, так бывает, что и без Презервативов не факт, что сразу дитё появится.

Режиссер имеет право что-нибудь поменять в фильме, а не копировать точно книгу. Ребенок в фильме это единственный человек у которого есть шанс на жизнь, светлое пятно фильма, проливающее свет на мрачные события произведения. Рождение ребенка смягчает жестокость происходящего.

[Лютик]

Двое из стана

Андрий Бульба и Кирибеевич как заложники запретной любви

 

На уроках, посвящённых гоголевской повести «Тарас Бульба» и лермонтовской «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», Андрию Бульбе и Кирибеевичу отведена незавидная роль: один из них — предатель, другой — “преступный оскорбитель”. Обоим в повести и в поэме противопоставлены благородные натуры: Остап Бульба, с терпением исполина принимающий мученическую смерть на глазах чужих людей, и Степан Парамонович Калашников, вышедший “на страшный бой” “за святую правду-матушку”. Убитый Андрий вопреки просьбе брата не предан земле, имя Кирибеевича, хотя он один из главных героев поэмы, не упомянуто в её названии.

 

Однако… Стоит обратиться к эпизоду гибели козака и опричника — и мы ощутим не скрываемое авторами сочувственное отношение к своим героям.

 

“Как хлебный колос, подрезанный серпом, как молодой барашек, почуявший под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не сказавши ни одного слова” — эти красноречивые сравнения Гоголя, которому, как и подъехавшему Остапу, жаль погибшего Андрия, усиливаются финальным портретом младшего Бульбы: “Он был и мёртвый прекрасен: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и непобедимого для жён очарования, всё ещё выражало чудную красоту; чёрные брови, как траурный бархат, оттеняли его побледневшие черты”.

 

“Колос, подрезанный серпом”, “рифмуется” с сосенкой, подрубленной под корень (две метафоры в одночасье оборванных жизней); уподобление же Андрия “молодому барашку”, а Кирибеевича — сосенке со смолистым корнем напоминает о возрасте героев: оба они не успели состариться. Повторы в эпизоде гибели опричника способствуют созданию “жалобной мелодии”, которую, по мнению Белинского, вслед за автором поэмы “с невыразимою тоскою” повторит и читатель. “Таково обаяние великих натур: как бы ни было велико их преступление, но, наказанные, они привлекают всё удивление и всю любовь нашу…” Это чувство, соединённое с жалостью к героям, предстающим в эпизоде гибели беззащитными, словно отодвигает, затуманивает “объятого пылом и жаром борьбы” Андрия, который незадолго до смерти “чистил перед собою дорогу, разгонял, рубил и сыпал удары направо и налево”, и посмеивающегося перед боем над “плохими бойцами” Кирибеевича.

 

Ярость “бешеного порыва” Андрия пропадает в то мгновение, когда он видит перед собою страшного отца: “Оглянулся Андрий: перед ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен…” Бледен и безответен: ни слова больше до самой смерти Андрий не обронит. Так же мгновенно слетает беспечно-боевой задор с куражащегося фаворита Ивана Грозного, когда он после слов Калашникова понимает, кто будет противостоять ему в поединке.

 

Слово, заметим, тоже замерло навсегда. Что заставляет обоих героев, принадлежащих к числу бойцов неробкого десятка, бледнеть и умолкать? Не боязнь смерти — “ужасное торжество совести в глубокой натуре, которая никогда не отрешится от совести”, ибо “всегда над нею грозная длань нравственного закона, грозный голос суда Божия…”

 

Судьбы Андрия Бульбы и Кирибеевича дают возможность убедиться в справедливости категоричного утверждения К.Тюнькина: “Есть нечто, что сильнее человеческой личности и свободного духа, то, перед чем все люди равны, — любовь к женщине и смерть”. Оба героя — заложники запретной любви, которая ведёт их к смерти. “…Знаю, и, к великому моему горю, знаю слишком хорошо, что тебе нельзя любить меня”, — тихо и твёрдо говорит возлюбленная полячка Андрию. И поясняет: “Тебя зовут отец, товарищи, отчизна, а мы — враги тебе”. Так же “нельзя любить” и опричнику Кирибеевичу красавицу Алёну Дмитриевну. Запретная любовь, а не слёзы матери при расставании с сынами, мысли о полячке, а не о покинутом доме заставляют Андрия ехать в Сечь, “повесив голову и потупив глаза в гриву коня своего”. Запретная любовь погружает и Кирибеевича в такую глубокую кручину, что он на весёлом пиру не замечает направленного на него зоркого взора нахмурившегося царя, не слышит удара царского жезла, пробившего дубовый пол на полчетверти, только гневное слово грозного царя выводит его из забытья. Следующий за серией суровых вопросов и упрёков царя любимому опричнику монолог Кирибеевича об Алёне Дмитриевне даёт понять силу и глубину его чувства.

 

Нет середины и для полюбившего Андрия. Он тоже готов к жёсткой альтернативе судьбы (“или получить, или погибнуть!”), точнее — готов за любовь заплатить жизнью: “Если же <…> нельзя будет отклонить горькой судьбы, то мы умрём вместе; и прежде я умру, умру перед тобой <…> и разве уже мёртвого меня разлучат с тобою”. Чуть раньше он пророчески признаётся панночке: “Скажи мне сделать то, чего не в силах сделать ни один человек, — я сделаю, я погублю себя. Погублю, погублю! и погубить себя для тебя, клянусь святым крестом, мне так сладко…” Когда же прекрасная полячка, воспринимающая речи Андрия, “летевшие прямо с сердечного дна”, как юношескую экзальтацию, как “слова, слова, слова…”, пытается его образумить (“знаю я, какой долг и завет твой”), он сделает окончательный выбор, сожжёт мосты к отступлению: “Кто сказал, что моя отчизна — Украйна? <…> Отчизна моя — ты! Вот моя отчизна! И понесу я отчизну сию в сердце моём, понесу её, пока станет моего веку <…> И всё, что ни есть, отдам, погублю за такую отчизну!” И ведь отдаст и погубит. Суровым реквиемом по отрёкшемуся от “христианского войска” Андрию звучат заключительные строки шестой главы повести (от них и сейчас, как тогда, в школьном детстве, мороз по коже): “И погиб козак! Пропал для всего козацкого рыцарства! Не видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни церкви Божией! Украйне не видать тоже храбрейшего из своих детей, взявшихся защищать её. Вырвет старый Тарас седой клок волос из своей чуприны и проклянёт и день и час, в который породил на позор себе такого сына”.

 

В контексте этого трагического для героя выбора вызывает недоумение безапелляционное резюме исследовательницы Н.Филипповой: “Любовь Андрия к польской панночке — само по себе прекрасное и возвышенное чувство — приходит в столкновение с патриотическим долгом. Андрий с его пылким, увлекающимся характером не выдерживает этого испытания”6. В том-то и дело, что выдерживает. Совершив жертвоприношение на алтаре любви (“А что мне отец, товарищи и отчизна! Так если ж так, так вот что: нет у меня никого!”), он и в последнее мгновение жизни, под дулом отцовского ружья не отрекается ни от выбора, ни от принесённой жертвы: “Бледен как полотно был Андрий; видно было, как тихо шевелились уста его и как он произносил чьё-то имя; но это не было имя отчизны, или матери, или братьев — это было имя прекрасной полячки”. На вопрос, почему Андрий перед смертью не крикнул Тарасу: “Прости меня, батьку!” один из семиклассников (с места, не вставая) выпалил: “Дак ведь он же Бульба!” Действительно, получив в юности не свойственную козакам “потребность в любви”, презрев отцовское “Не доведут тебя бабы к добру!”, Андрий всё-таки, как и Тарас, “упрям страшно”. Как и все Бульбы, за сознательно сделанный выбор он платит жизнью. Не каясь и не отрекаясь. Так же твёрдо, превозмогая боль в перебитых костях, примет смерть на польском эшафоте атаман Остап Бульба. Так же мужественно завершит свой земной путь их многострадальный отец, заживо сгорающий на костре с мыслями о своих живых ещё товарищах.

 

“Он был и мёртвый прекрасен…” — говорит Гоголь об Андрии. А Тарас, словно продолжая мысль автора, добавляет: “…и станом высокий, и чернобровый, и лицо как у дворянина, и рука была крепка в бою!” “И выходит удалой Кирибеевич, // Царю в пояс молча кланяется, // Скидает с могучих плеч шубу бархатную” — таким предстаёт “лучший боец” царя за несколько мгновений до гибели. Оба героя молоды, сильны, красивы (“по-мужски красивы”, — уточнит один семиклассник), оба способны полностью, без остатка отдаться овладевшему ими роковому чувству, оба они из того стана, про который у Некрасова в «Рыцаре на час» сказано: “Уведи меня в стан погибающих // За великое дело любви”. Такими они и остаются в памяти читателей. Один из них, профессиональный читатель — “неистовый Виссарион”, поэтически-торжественно подведёт черту под странной читательской приязнью к “преступным бойцам”: “…мы видим в них жертвы неотразимой судьбы и братским поцелуем прощания и прощения в холодные, посинелые уста их запечатлеваем торжество восстановленной их смертью гармонии общего, которую нарушили было они своей виною…”

[Лютик]

Андрий Бульба, я тебя не осуждаю!

 

Михаил Куренный

 

Любимой и Единственной

 

Пускай вовек веков я проклят буду

И имя запятнает пусть позор,

Пускай суды хоть все на свете судят,

Но для меня все это – сущий вздор!

 

И ради взгляда этих глаз зеленых

Любое осуждение приму.

Услышать чтобы шепот твой влюбленный,

Я все, что было свято, прокляну.

 

Андрий, тебя, поверь, не осуждаю!

Плевать мне, что ты плохо поступил,

Ведь я тебя прекрасно понимаю.

Пусть судит тот, кто сам так не любил!

[lmn]

Мне Андрий Бульба, чем то напоминает главного героя из сказки "Аватар". Нет не так. Мне Джейк из Аватара очень сильно по поведению смахует на Андрия. Только на сколько я помню, американец оказался героем, a Андрий - предателем.:dgi:

[Velociraptor]

Мне Андрий Бульба, чем то напоминает главного героя из сказки "Аватар". Нет не так. Мне Джейк из Аватара очень сильно по поведению смахует на Андрия. Только на сколько я помню, американец оказался героем, a Андрий - предателем.:dgi:

 

На святое покушаетесь (это я про "Аватар"), и там ситуация даже не немного, а много другая была.

[Severus]

Мне Андрий Бульба, чем то напоминает главного героя из сказки "Аватар". Нет не так. Мне Джейк из Аватара очень сильно по поведению смахует на Андрия. Только на сколько я помню, американец оказался героем, a Андрий - предателем.:dgi:

 

Интересное сопоставление, однако. Небанальное такое.

[Лютик]

Андрий Бульбенко - Литературный образ.

 

ТАРАС БУЛЬБА

Повесть (1835, дораб. 1842)

Андрий Бульбенок (Бульбенко) — младший сын главного героя повести. Вместе с братом Остапом возвращается в отцовский дом из киевской бурсы, где учился с двенадцати до двадцати «с лишком» лет. Наутро Тарас везет сыновей в Сечь: там братьям предстоит пройти «инициацию», влиться в ряды вольного запорожского козачества эпохи религиозных войн с Польшей и набегов на Турцию. (О том, насколько условны и прозрачны хронологические границы этой эпохи в изображении Гоголя, см. ст. «Тарас Бульба».) Во время «крестового» козачьего похода на польский юго-запад, против унии, АНДРИЙ героически и самоотверженно воюет с врагами «веры православной». Но когда козаки осаждают город Дубно, служанка той польской красавицы, в которую АНДРИЙ влюблен еще со времен бурсы, ночью проводит его по подземному ходу в осажденный город; став на сторону «проклятых католиков», АНДРИЙ бросается в бой против соотечественников и единоверцев. Заманив сына-изменника в засаду, Тарас Бульба собственноручно убивает его. Эта сцена связывает АНДРИЯ с героем новеллы П. Мериме «Маттео Фальконе».

 

Образ АНДРИЯ чрезвычайно важен для равновесия полярного художественного мира повести. В ней сталкиваются не просто две культурные стихии, «оседлая» польская и «кочевая» запорожская; не просто мир «православного воинства» с миром европеизированного католицизма; в ней сталкиваются две разные «стадии» человеческой истории. Козачество, живущее по надличным законам эпоса, не знающее государственности, сильное своей неупорядоченностью, дикой вольницей и первобытным демократизмом, и — огосударствленное шляхетство, «где бывают короли, Князья и все, что ни есть лучшего в вельможном рыцарстве»; то есть мироустройство внешне утонченное, развитое, но внутренне менее цельное. Тарас и брат АНДРИЯ , Остап, безраздельно принадлежат «догосударственному», дикому и молодому, эпическому пространству Сечи. Польская красавица, в которую влюблен АНДРИЙ , живет за пределами эпоса, в обжитом пространстве, так похожем на мир европейского романа. «Жиды», изображенные Гоголем с нескрываемым презрением, безродны, а потому свободно снуют туда и сюда. И лишь АНДРИЙ , рожденный козаком, «заражается» польским духом, раздваивается между полюсами — и с неизбежностью гибнет. Губит его конечно же любовь. Но некий надлом присутствует в его образе изначально.

 

АНДРИЙ , вернувшийся из бурсы, ни в чем не уступает Остапу. Могуч, как он; ростом в сажень; смел; хорош собою. В бою он беспредельно храбр, удачлив. Однако на его образ постоянно ложится легкая тень. В первой же сцене повести — сцене возвращения — он слишком просто «спускает» Тарасу насмешку над собою. (Тогда как Остап, «правильный» сын, идет с отцом на кулаки.) Кроме того, АНДРИЙ слишком тепло обнимает мать. В стилизованно-эпическом мире «Тараса Бульбы» за точку отсчета принята подчеркнуто мужская этика запорожцев, не признающая равенства женщины и мужчины. Только жалкий «жид» привязан к женщине и в минуту опасности прячется под юбкою «жидовки». Настоящий козак ставит своего друга выше, чем «бабу», а его семейные, родственные чувства куда слабее, чем чувство братства, товарищества. Но беда даже не в том, что образ АНДРИЯ с самого начала слегка сдвинут к «женскому» полюсу, что он чересчур привязан к матери. А в том, что он не скрывает свои чувства. (Вновь в отличие от Остапа, который тоже тронут материнскими слезами, но виду не подает.) Точно так же в бою АНДРИЙ не просто совершает подвиги, но погружается «в очаровательную музыку пуль и снарядов». То есть и здесь отдается во власть развитого чувства, живет жизнью сердца, а не героическим сознанием воина и патриота. Наконец, во время осады Дубна АНДРИЙ , вместо того чтобы наесться, напиться и заснуть, как положено порядочному козаку, напряженно вглядывается в беспредельное небо. Так будет вглядываться в вечное небо над Аустерлицем кн. Андрей Болконский («Война и мир» Л.Н.Толстого). Но что хорошо для героя военной эпопеи XIX в., то ужасно для героя военного эпоса времен «малороссийского рыцарства». Дело воина — побеждать; созерцать небеса и меланхолически размышлять — бабье дело.

 

АНДРИЙ слишком человечен, чтобы быть хорошим запорожцем. Чрезмерная утонченность и развитость его душевной жизни, несовместная с верностью отцовским заветам, вот первопричина нравственного падения АНДРИЯ. Податливость на страшный соблазн женской красоты, превращающая АНДРИЯ из эпического.героя в персонаж современного романа, - всего лишь следствие непоправимой смены жизненных ориентиров. АНДРИЙ не может не тянуться к женщене, ибо она изменчива, психологична, восторженна, как он сам. Во время первого же — киевского еще —. свидания с прекрасной полькой, дочерью ««венского (позже — дубновского) воеводы, красавицей, белой, как снег, и пронзительно-черноокой, та потешается над непрошеным гостем, надевая ему на губу серьгу, накидывая кисейную шемизетку. То есть — переодевая женщиной. Это не просто игра, не просто насмешка капризной польской красавицы над украинским «парубком», который прокрался в ее комнату через дымоход. (Что само по себе показательно и бросает на героя сомнительно-демоническую тень.) Но это еще и своеобразное «ритуальное переодевание» мужчины в женщину, которое выявляет его внутреннюю «женственность» и в конечном счете предрекает его грядущее перерождение. Тот, кто согласился играть в подобную игру, кто изменил своей «мужской» козачьей природе, тот в военизированном мире гоголевской повести обречен рано или поздно изменить вере, отечеству, товариществу. (О мистическом смысле «товарищества» см. ст. «Тарас Бульба».)

 

И следующий шаг в сторону от запорожского козачества (а значит, в пропасть) герой-перевертыш делает очень скоро, задолго до окончательного перехода на польскую сторону. Спустя несколько дней после «свидания» он «случайно» видит свою возлюбленную в костеле. То есть в самый разгар религиозной вражды между православием и католицизмом, накануне унии, из-за которой Сечь и подымется вскоре войной на Польшу, АНДРИЙ заходит в католические храмы. Стало быть, красота для него уже выше «правды» и дороже веры.

Неудивительно поэтому, что в конце концов он выпадает из великого казачьего единства, «проваливается» в польскую трясину — и что от этого провала его не способны удержать ни благословение матери, ни кипарисный образ, присланный ею из Межигорского киевского монастыря. Узнав от истощенной служанки польской красавицы о голоде, царящем в осажденной крепости (съедена всe вплоть до мышей), АНДРИЙ немедленно откликается на мольбу возлюбленной польки о помощи. (Тогда как дочь врага не может, не должна интересовать «полноценного» запорожца даже в качестве наложницы; полькам положено вырезать груди, убивать их младенцев.) Вытащив из-под головы Остапа мешок с хлебом (между тем Остап даже во сне продолжает ненавидеть врагов и восклицает: «Ловите чертова ляха!»), АНДРИЙ отправляется на вражескую сторону. Переход этот описан автором как переход из яви в навь и служит своего рода параллелью киевскому визиту к польке. Тогда АНДРИЙ проник в ее комнату через «нечистый», демонический дымоход; теперь он спускается под землю — в тайный тоннель, подобие преисподней. Тогда дело происходило ночью, во время власти тьмы, и теперь АНДРИЙ крадется к подземному ходу в неверном свете луны. Само подземелье, в стенах которого стоят гробы католических монахов, сравнивается с киевскими пещерами; только это святость «неправильная», «чужая», взятая с противоположным знаком; если путь сквозь киевские пещеры символизирует дорогу через смерть в жизнь вечную, то дубновские пещеры — это путь из жизни в смерть. Подземная икона католической Мадонны, перед которой зажжена лампада, соблазнительно похожа на возлюбленную АНДРИЯ; чтобы войти в осажденный город, он должен сначала пройти через сакральное пространство костела и как бы окончательно «окатоличиться».

 

В Дубне тоже все перевернуто, окрашено в мертвенные тона: на улице лежит умершая «жидовка» с полуживым младенцем, который «злобно» скручивает пальцами высохшую грудь матери; нищий, выпросивший у АНДРИЯ каравай, умирает в корчах. И «питающая» материнская грудь, и хлеб, который служит символом жизни и напоминает запорожцам о евхаристии, в потустороннем пространстве польского города способны служить аллегориями, а подчас и непосредственными источниками гибели. Но АНДРИЙ всего этого как бы не замечает, ибо среди тления особенно яркой, особенно загадочной, особенно влекущей кажется «развившаяся» красота польки, ее чудная, «неотразимо-победоносная бледность», ее жемчужные слезы («за что свирепая судьба причаровала сердце к врагу?»). Есть и в этой красоте нечто смертоносное: недаром рассказчик, в конце концов, сравнивает ее с прекрасной статуей. Но, во-первых, автор и сам не в силах удержаться от «очарования» польки (осуждая АНДРИЯ «идеологически», он так подробно и так выразительно описывает ее чувственное совершенство и переживания героя, что создается впечатление полного авторского сочувствия к осуждаемому персонажу). Во-вторых, и это главное, АНДРИЙ не способен думать ни о чем — лишь о желанной прелести красавицы, которая «втягивает» его в свой мир, как русалка заманивает спутника сладостно-обманчивой песней в свое подводное, неживое царство. Ради любви прекрасной польки АНДРИЙ отрекается от Украины («Кто дал мне ее в отчизны?») и в самый миг временного торжества поляков над запорожцами получает «награду за измену» — упоительный поцелуй.

 

В каком-то смысле для АНДРИЯ это и поцелуй измены, поцелуй Иуды — и поцелуй смерти. Ибо с этой минуты АНДРИЙ полностью подпадает под власть польки. Сменив козацкое платье на роскошный бело-золотой наряд (еще одно переодевание, которое окончательно превращает героя в перевертыша), он несется в бой против своих прежних товарищей, против брата, против отца. И перед его мысленным взором — не «крест святой», не образ родины (старой ли, новой ли), но лишь «кудри, кудри», подобная лебедю грудь, снежная шея, плечи. Это сатанинское наваждение красоты, ведущее к гибели, это пропасть очарования, в которую, сам не заметив того, проваливается АНДРИЙ Даже когда он попадает в засаду и Тарас велит сыну слезть с коня, чтобы застрелить его, последнее имя, которое срывается с уст чувствительного изменника, — это не имя Отчизны, не имя братьев, даже не имя матери (пусть «женское», но кровно-родное), а имя соблазнившей его польки. Между тем во время битвы, только что описанной Гоголем, три героя-козака — Мосий Шило, Степан Гуска и Бовдюг — погибли с одними и теми же словами на устах: «Хвала Русской Земле и вере православной!»

 

В образе АНДРИЯ неявно проступают черты Иуды, как в образе отца — Тараса осторожно просвечивает демиургический, богоподобный лик. Но сцена гибели АНДРИЯ напрямую связана с эпизодом казни Остапа. Младший брат переходит к врагам добровольно; старший — попадает в плен. Младший в миг смерти призывает чуждое женское имя, дрожит от ужаса, старший — молча терпит страшную муку и скорбит лишь о том, что никого из родных, своих нет рядом. Предсмертный выкрик он обращает к отцу (не ведая, что тот стоит на площади): «Батько! где ты? Слышишь ли ты?» Этот выкрик не что иное, как литературная рифма крестных слов Христа: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты меня оставил?» (Мф. 27, 46) и «Отче! в руки Твои предаю дух мой!» (Лк. 23, 46). То, что Остапу именно в эту минуту собираются перебить кости, также должно вызвать в памяти читателя евангельский эпизод: «...пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, пришедши к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней» (Ин. 19, 32—33). Но мало того что сцена мученической смерти косвенно уподобляет Остапа Христу и окончательно противопоставляет его «Иуде» АНДРИЮ , не менее важно, что «правильный» брат, настоящий запорожец, до последней минуты тянется к мужскому центру бытия, предельно далекому от женственной слабости и от девичьей красоты, чреватой изменой. Этой же красоте мужества (а значит — товариществу) до конца остается верным и сам Тарас. Сцена его казни (см."ст. «Тарас Бульба») по смежности связана с эпизодом казни Остапа и по противоположности — с рассказом о недостойной, позорной кончине АНДРИЯ.

[Olenenok999]

Лютик, а чо только про Андрия? Если уж на то пошло, выкладывайте что-нить интересное и о других героях) И, кста, ссылочку на материал тоже не мешало бы дать, ага.

[Severus]

В образе АНДРИЯ неявно проступают черты Иуды, как в образе отца — Тараса осторожно просвечивает демиургический, богоподобный лик.

 

Ну не надо вот таких вот идеологизированных оценок, да еще и с попытками привнести какие-то библейские параллели. Нет у Гоголя Андрия-Иуды, нет!

Уж лучше тогда почитайте Гениса и Вайля, Родную речь, они те еще "нелюбители" этого гоголевского героя, однако ж все-таки видят его объективно, по-гоголевски. Там много интересных параллелей с другими произведениями проводится, реально интересно. Ключевая мысль об образе Андрия:

Как у Гомера равно великолепны враги Гектор и Ахиллес, так величественен и прекрасен предатель Андрий, который "продал веру и душу", по мнению его отца. Но это мнение Тараса, а не автора.

Предательство Андрия обставлено весьма достойно. Прежде всего, достоен объект: красавица-полячка - вовсе не банальная соблазнительница. Она не переманивает Андрия на свою сторону, а по-настоящему любит его. И вообще, полячка выступает хорошим человеком, который в виду голодной смерти тревожится не о себе, а о родителях. Вполне хорош и Андрий: он прям, смел, и видно, как автор любуется его мужественным видом, свободной манерой, красивой одеждой. Он и умирает стойко, не унижаясь. Эта пара - Андрий и

полячка - настолько хороша, что звучит несомненная правота в словах Андрия: "Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя - ты". Это не вульгарное "нас на бабу променял", а высокое и праведное в своей искренности чувство.

Гоголю совершенно неинтересно представлять Андрия заурядным предателем. Он должен быть равен Тарасу и Остапу. В этом смысл эпоса: капризы Ахилла не мешают его безупречности.

К сожалению, Бортко тоже, видимо, не те вещи о Тарасе Бульбе читал, а с самой повестью не разобрался, вот и имеем то, что имеем...

[Лютик]

Лютик, а чо только про Андрия? Если уж на то пошло, выкладывайте что-нить интересное и о других героях) И, кста, ссылочку на материал тоже не мешало бы дать, ага.

Про других не искала, вам надо, вы и ищите. А ссылку пожалуйста вот http://www.surbor.ru/hero/shows.php?idf=33&fks=1&text=%E0%ED%E4%F0%E5%E9+%C1%F3%EB%FC%E1%E0

[Лютик]

???

[Лютик]

Ну не надо вот таких вот идеологизированных оценок, да еще и с попытками привнести какие-то библейские параллели. Нет у Гоголя Андрия-Иуды, нет!

А я то при чем, не я это написала.

[Severus]

А я то при чем, не я это написала.

 

Да я и не говорю, что вы написали. Вы просто взяли не самый лучший вариант анализа данного образа с точки зрения соответствия восприятию персонажа самим Гоголем. А ведь это как раз и есть самое важное.

[Андрей Колев]

Да я и не говорю, что вы написали. Вы просто взяли не самый лучший вариант анализа данного образа с точки зрения соответствия восприятию персонажа самим Гоголем.

Нет у Гоголя однозначности в восприятии Андрия. А взгляд на героя, изложенный в сообщении пользователя Лютик, имеет полное право на существование.

[Severus]

Нет у Гоголя однозначности в восприятии Андрия. А взгляд на героя, изложенный в сообщении пользователя Лютик, имеет полное право на существование.

 

Так в том-то и суть, что у Гоголя Андрий - фигура неоднозначная, он не конкретный предатель и враг народа! И уж тем более не Иуда...

 

ЗЫ И право на существование, да, имеет любой взгляд на искусство. Только вот в данном конкретном случае разночтения, увы, не предполагаются. Все четко сказал сам Гоголь. Бортко с ним поспорил, в том числе - про Андрия, что получилось, все мы видели...

[Лютик]

Так в том-то и суть, что у Гоголя Андрий - фигура неоднозначная, он не конкретный предатель и враг народа! И уж тем более не Иуда...

Конечно он не иуда просто в описании привели пример как бы противоположности Тараса Бульбы с Андрием, Остапа с братом, как святой и иуда, потому что Тарас и Остап всегда были только за свою веру, Андрий же изначально был "одной ногой" на стороне поляков (Польша для казаков была как преисподняя, а Сечь как рай), и не только по причине своей несчастной любви но и по причине своего характера, своего отношения к жизни. По поводу киношного Андрия, режиссер очень точно подобрал актера на эту роль, Петренко идеально сыграл Андрия и по внешности очень похож на книжного героя.