БAЙKAДPOM-KOCMOДУP

[Scud-IIEPBblu]

Пролог. (Где-то под небесами.)

Черный экран в редких ярко сияющих точках. Неподвижные мерцающие точки сверху – звезды; ниже – изредка перемещающиеся, гаснущие и разгорающиеся точки – огоньки сигарет. Внизу посредине – место, из которого рвутся баллоны с отчаянными воплями: "А-а-а-а!!!", "Помогите!!!", "А-а-а-а!!!", "Не надо!!!", "Хватит, умоляю!!!", "Я больше не могу!!!", "Пощадите!!!…"

Финальной сноской в правом верхнем углу – баллон из дыма на фоне освещенной затяжкой бандитской рожи (в свете затяжки лишь брови и ноздри выглядывают из тьмы): "Ладно, хватит с него, братва, – пущай отдохнет малость. До завтра…"

 

Картина первая. (В городском парке.)

В предрассветной мгле по аллее парка бредёт горько плачущий Братюня. Слезы и сопли льются с кончика его эпического носа. Над головой баллон мыслей: "Гопота прессует… Девки не дают – только смеются… Училки в школе напрягают – а дома родаки за это ремнём… Колеса снова подорожали, а где денех взять? … Эх, чёрт! Жисть – дерьмо!!!!!!!!!…"

Вдруг чуткий, невзирая на льющие сопли, нос улавливает ненавистный запах никотина. Точно!!! – за грядой кустов, где-то с параллельной парковой аллеи вьётся тоненькой струйкой сизый дымок. Там же изредка взлетают в небо изящные колечки. С Братюней истерика: "А эти падлы курят!!! Курят!!! Удовольствие получают!!!…" – Стремительно убегает с мыслью: "I need a Hero!…"

 

Картина вторая. (Где растут спортивные кадры.)

Подобие спортзала. Под навесом паутины и обрывком полотнища с лозунгом "Бороться, бороться и ещё…", на куче рваных матов средь голодных крыс, гор засохших объедков, открытых консервных жестянок и пустых бутылок храпит, укрывшись газетами, нечто шарообразное.

Вытащенный из-под газет Борцуня спросонья пытается неуверенно упираться, но маниакальный энтузиазм Братюни закономерно одерживает верх: "Скорей! Быстрей! Опоздаем! – Сбежит!…" – настойчиво волочит он за собой Борцуню, таща его за оттянутое на пузе трико… – и тому, естественно, ничего не остается, как подчиняться (чтоб не остаться голым среди улицы).

 

Картина третья. (Снова парк.)

Братюня разгоняет Борцуню, изо всех сил пихая сзади: "Давай, давай, брателло! Надо! Давай! А с меня – пиво! Целых полжестянки!…"

Услыхав наконец-то про пиво, Борцуня торпедой стартует за кусты – туда, где всё ещё вьётся сизая струйка дыма. Из-за кустов виден лишь его баллон с огромным разъяренным чёрным бычарой в нём: гора мяса на могучих передних копытах, с задней половиной от борзой собаки – украдено с какой-то картины Пикассо про корриду. Довольный Братюня умилённо машет ему вослед синеньким скромным платочком: "Ты мой герой!…"

 

Картина четвертая. (Там же, секунды спустя.)

Из-за кустов рвутся звуки ударов и истошные вопли: "Дзынь!!! Ай!!! Бум!!! Мама!!! Бац!!! Ой!!! Больно!!! А-а-а!!! Хватит! Умоляю!!! Пощади!!! Ой-ой-ой-ёй!!! Я больше не могу!!!…"

Довольный Братюня, набравшись храбрости, радостно кидается за кусты – успеть тоже хоть самую малость лично поучаствовать. Тоненький голосок: "Ну да! Ну конечно! Про тебя-то все как раз и забыли!…" – и с этого момента вопли звучат уже дуэтом: "Ай!!! – Ай!!! Мама!!! – Мия!!! Бац!!! – Дуц!!! Ой!!! – Не надо!!! Больно!!! – Очень!!! А-а-а!!! – У-у-у!!! Хватит!!! – Умоляю!!! Пощади!!! – Ой-ой-ой-ёй!!! Да не по яйцам же!!! – Да не ногами же!!! Я больше не могу!!! – Я тоже!!!…" Из-за кустов периодически вылетают высоко вверх то визжащий Братюня с брызжущим кровью разбитым баклажаном, то растопыривший ручонки Борцуня с кровавым отпечатком подошвы на жирной заднице. При этом сизоватый дымок продолжает всё так же невозмутимо подниматься со всё того же места. Иногда – даже в сопровождении дымовых колечек. Ни разу не напрягаясь

[Scud-IIEPBblu]

Картина пятая. (Крупный план.)

Кавайная Девочка, няшно хлопая ресницами, лепечет с анимэшным акцентом: "Ня! Развелось тупых отморозков – бедной девочке спокойно покурить уже негде… Ня!…"

 

Картина шестая. (Общий план.)

Расстроенная происшедшим, Кавайная Девочка покидает наших героев – задумчиво уходит в сторону восходящего солнца. Братюня с Борцуней безутешно рыдают в два голоса, сидя каждый в своей луже кровавых соплей.

 

Картина седьмая. (Там же через десять-пятнадцать минут.)

Рыдающие герои патетично жалуются друг другу, ища оправдания своему закономерному фиаско: "Это нечестно – она каратистка!…" "Это неспортивно – я всего лишь жалкий КМС!…" "Это очень больно – так нельзя!…" "Прямо по *опе – у меня весь центнер в штаны выпал!…" "А у меня теперь в штанах (фальцетом, плавно переходящим в дискант) – уже вообще ничего нет!!!"

Наконец до туповатого Борцуни доходит, что и с пивом Братюня собирается его кидануть. И тогда он, само собой, с диким воплем: "Это ты, козёл, во всём виноват!!!…" – набрасывается на него уже сам – хоть душу малость отвести после такого конкретного опускалова.

 

Картина восьмая. (Отделение интенсивной терапии.)

Непроглядная чёрная мгла, разрываемая лишь занудным пиканьем кардиографа: пи…-пи…-пи…

 

Картина девятая. (Месяц спустя.)

В койке лежит моток бинтов и гипса, в котором по форме забинтованного баклажана с большим трудом можно узнать Братюню. На пузе у него клава, подпертая костылём, для устойчивости вставленным в "утку" на полу. Длинные музыкальные пальцы – единственное чудом уцелевшее достояние Братюни – вдохновенно бегают по клавишам, словно исполняя торжественный мадригал на органе. Эпические картины геройской победы над нечестивым курильщиком одна за другой отправляются в Интернет, с каждым разом обрастая всё более и более знаменательными подробностями. Посреди картины – кирпичная стена (в разрезе) с надписью "Internet" сверху вниз. Над стеной в баллоне виртуальная картина "Братюня и Борцуня в борьбе за…" – на которой носатый Супермен с Циклопом в трико браво топчут ногами жалко скорчившегося на полу Злостного Курильщика. По ту сторону стены – тоже в воображении Братюни – миллионы рукоплещущих в экстазе лохов, свято уверовавших во все его бредни, наивно таращась на вдупляемую им с клавы картинку…

 

Эпилог. (На ФКП.)

Опытные юзеры, знающие толк в подобной геройской лабуде, ржут над этими россказнями, держась за животы и катаясь по полу со смеху…

[Scud-IIEPBblu]

Пока не забыл – стр. 213

[giallo]

ОМАГАД!

[Scud-IIEPBblu]

Чего тебе, смертный?

[giallo]

Поражен тексту.

[Scud-IIEPBblu]

Едрён-патрон!!!

Эту ветку кто-то стал читать?!

Ну ладно тогда…

[Scud-IIEPBblu]

И в тот самый миг, когда я уже готовилась ощутить, как он наконец-то воткнет его мне в жопку со всей силы, и тогда моя душа наконец-то сможет возрадоваться очередной моей удаче…

 

…В этот миг время остановилось.

Откуда-то из-под земли явился демон и нагло возник предо мною. Демон как демон, ничего особенного. Голый, костлявый, обтянутый темно-красной, местами почти коричневой, кожей. Огромные перепончатые крылья за спиной, шкуру на которых отличает лишь довольно неприятная на взгляд полупрозрачность, так что на просвет видны какие-то пятна и прожилки. Сами крылья тоже отвратительно костлявые и почему-то когтистые. Дизайн, короче говоря, – совсем ни к черту. Нет, ну вы только подумайте, ну на кой дьявол эти дурацкие крылья нужны обитателю преисподней?! Впрочем, и его хвост, с подобием наконечника копья вместо кисточки на конце, тоже не произвел на меня впечатления особо продуманного дизайна. Фу! Выпендреж фриверный. За такое, будь моя на то власть, руки-ноги поотрывать да местами их поменять – в квадрупольном порядке. Ничуть не больше радовал взгляд и трезубец в правой передней лапе этого исчадья ада – совершенно идиотская, на мой взгляд, атрибутика, там, где нужен бы, пожалуй, какой-нибудь полезный инструмент. Зато копыта… Они были столь явственно разными – такие просто никак не могли принадлежать одному биологическому виду. И я тут же вспомнил загадку, ещё со школьных времен не дававшую мне покоя: какое копыто у демона свинячье, а какое – козлиное.

 

– Прости, хозяин, – взмолился тем временем демон, униженно кланяясь и пытаясь смиренно сложить перед собой передние лапы в жесте наивысшей покорности. – Прости хозяин, я не виноват, однако. Тут тебе, хозяин, срочное сообщение. Ничего не могу поделать – прерывание с системным приоритетом. Я его еле-еле упросил позволить мне сперва доложить, как это полагается…

 

Тут этот недоделанный дебаг-супервизор сообразил наконец, что склониться пред хозяином в надлежащем поклоне ему мешает идиотское сельхозорудие в его правой лапе. И он сдуру попытался освободиться от этого безобразного приспособления. Такой глупости, честно говоря, я даже от него не ожидал. Тупой приблуд не додумался ни до чего глупее, как вонзить в землю рукоятку своих уродливых вил. Само собой, тут же с небес громыхнуло, ударившая в трезубец молния испепелила этого придурка, оставив от него лишь дымящийся скелет. И в тот же миг какие-то мелкие ангелочки стаей завертелись вокруг этого скелета, напоминая то ли рой наглых мух, то ли крохотный смерч. Перезагрузка дебага затянулась секунды на две, и меня пронзило недоброе предчувствие огромных неприятностей. Сколько я себя помню, мне ещё ни разу в жизни не доводилось наблюдать таких жутких тормозов, совершенно очевидно вызванных просто-таки небывалой перегрузкой всех без исключенья компьютерных ресурсов, несомненно, возникшей где-то на уровне операционной системы. Ох, не к добру это всё, ох, дьявол, совсем не к добру! – успел я подумать.

А ещё я успел размечтаться.

С тех пор, как вышел всемирный закон, категорически запретивший любым коммерческим структурам принимать хоть какое-нибудь участие в разработке системного программного обеспечения, а за любую попытку взимать за него хотя бы чисто символическую плату гарантировавший всем виновным расстрел на месте с последующей конфискацией всего имущества, – случаев сбоя операционных систем не видал уже никто. Ни разу. Нигде и никогда. И вот с тех самых пор многочисленные организации, охотящиеся за наиболее сенсационными мировыми рекордами в самых курьезных областях, неоднократно объявляли об учреждении баснословных призов тому, кто таковой сбой сумел бы обнаружить. Последняя сумма, о которой я прочел в "Computer’s World" была уже семизначной, и мне почему-то подумалось, что уж такой-то суммы мне хватило бы, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь. Я, правда, далеко не был уверен, действует ли заявка о том призе по сей день, ведь с тех пор минуло уже больше десятка лет…

Тут подгрузка дебага наконец-то завершилась, и новехонький демон предстал предо мной во всей красе. Этот был удивительно молод на вид – просто бесенок с едва обозначившимися крылышками за спиной. По-моему, у него даже рожки на голове ещё окончательно пока не проросли. Это дитя обалдело огляделось вокруг, совершенно ничего, видимо, не понимая. И тупо уставилось на меня…

[Scud-IIEPBblu]

Идиот! Это вместо того, чтоб включить мне консоль в командный режим! Мне что, черт возьми, теперь вот так и торчать тут, пока кто-нибудь из коллег не подконнектится?! Впрочем, его ведь тоже можно понять. Тот старый дебаг, как я теперь смог припомнить, не перезагружался уже лет восемь – с последнего обновления операционной среды. Компьютеры то и дело сменяли один другого, я оседлывал всё более мощную модель, жертвуя свою предыдущую на растерзание своим архаровцам. А этот бедолага безмолвно наблюдал, как один проект сменяется другим – а его вмешательства всё никак почему-то не требуется. Кажется, он уже даже успел позабыть, зачем его тут держали, – настолько легко мои балбесы справлялись со всеми проблемами без его помощи, сами давя все грядущие неприятности ещё в зародыше. И вот теперь, позабыв, видимо, от полного безделья, что в нынешней программной среде ему, как и всем прочим несистемным утилитам, заблокирован доступ к запросу общего ресета, он тупо убил сам себя, не соизволив даже позаботиться о достойном преемнике.

Преемник, правда, оказался ещё тот. С любопытством малолетнего сексуально озабоченного подонка вытаращился на меня так, будто меня у него на глазах…

О, дьявол!!! Да ведь меня же, и впрямь… Я это осознал только сейчас, когда попытался прикрикнуть на обнаглевшего сопляка и не сразу въехал, что рот мой занят столь пикантным предметом. Попробуй тут не обалдеть, когда видишь руководителя проекта голышом стоящим на коленях и держащим во рту член третьестепенного персонажа. Но это бы ещё – куда ни шло… То есть и это, разумеется, полнейшее безобразие. Не спорю! Но что уж тогда говорить про того бота позади, что как раз в этот миг со всей дури впихивает мне в зад?! Ничего не скажешь, удачно меня прихватило этим идиотским системным сбоем! Ох, как удачно!…

Тут я замечаю, что безмозглый бесенок обнаружил в своей правой лапке сразу два трезубца. И, разумеется, он ни до чего глупей не додумался, как попытаться переложить один из них в левую лапку. Я уже догадывался, к чему это приведет, но даже не пожалел о том, что я, ввиду занятости рта и отсутствия включенной командной консоли, не в силах остановить безумца. До того мне было стыдно, что этот сопляк повидал меня в таком виде, в такой позе, в такой подходящий момент, – что я уже почти с благодарностью взирал на оба трезубца, когда меж ними бабахнула молния. Да такая здоровенная, что от маленького говнюка не осталось в тот же миг даже пепла.

Это, впрочем, вовсе не принесло мне долгожданного облегченья. На сей раз перезагрузка дебага произошла мгновенно, видимо – из дискового кэша. Я даже не успел разглядеть мелькания ангелочков. Эльфы, как их называют бывалые программеры, успевшие привыкнуть к столь вычурной визуализации работы системной утилиты, занятой респауном слетевших пользовательских модулей, даже не успели прорисоваться, а свеженький дебаг был тут как тут. Но к моему ужасу их теперь оказалось двое. И оба, разумеется, тут же вытаращились на меня. И мне, как ни дико это звучит, оставалось лишь пытаться пошевелить жопой как можно похабней, пытаясь привлечь к ней их внимание. Мне этого, разумеется, так и не удалось, но всё же мои старания не совсем пропали даром: моя жопа, в которую чертов бот как раз сейчас всаживал свой член со всего размаху, всё же сумела отвлечь на какое-то время этих двух инфернальных балбесов от совершенно противоестественного обилия трезубцев в их передних конечностях. Не могу сказать, что я испытал хоть каплю удовольствия от внимания зрителей, пусть даже из числа представителей нечистой силы, обращенного на мою трахаемую каким-то безымянным ботом развратно оттопыренную кверху голую жопу, но я меньше всего сейчас хотел, чтоб проклятые отродья продолжали плодиться в геометрической прогрессии, и чтобы через пару минут уже весь виртуальный ад в полном составе любовался тем, как тут меня пидорасят в моём собственном проекте.

Поверьте, я старался, как мог, но идиотские мысли всё же регулярно посещали этих малолетних бесенят, каждый из которых рано или поздно обнаруживал в своей правой лапке сразу по два трезубца. А потому, к моменту ЕГО прихода, дьявольского отродья расплодилось вокруг столько, что сквозь это инфернальное столпотворение уже ничего не было видно. К тому же самые нахальные из них даже начали меня передразнивать, вставая у меня перед глазами по трое в развратные группы и изображая, насколько им хватало на это таланта и воображения, что именно и как именно здесь со мной сейчас происходит…

[Scud-IIEPBblu]

– Сгинь, сгинь, сатанинское отродье! – услыхал я наконец знакомый голос сквозь всю эту омерзительную красно-коричневую толпу, и мир вокруг меня вмиг резко прояснился. – Ух, как же эти фриверные халтурщики любят всякую чертовщину. Ишь, наплодили нечисти! Нет на них Святой Инквизиции!… – и он на всякий случай ещё раз походя осенил всё вокруг крестным знамением.

 

Я был бы ему крайне признателен за своё спасение от бесстыжих взоров сотни наглых бесенят, но вдруг мне пришло в голову, что и сам он вытаращился на меня ничем не лучше их.

 

– Ага, развлекаться изволим, да, молодой человек? – констатировал дедуля, продолжая спускаться с небес. – Ну-ну, молодой человек, любопытно-с…

 

Что он в этом нашел любопытного, я так и не понял. Хакер спускался с небес, величаво ступая по лесенке из ослепительно сверкающих на солнце золотых ступеней, возникающих из ничего прямо под его ногами, и столь же таинственно растворяющихся позади него. Аллилуйя! Его рваный свитер, его тертые джинсы, его прилипший к нижней губе давным-давно погасший окурок – ну, ничего, абсолютно ничего в нём не было божественного. Вот разве что эти его древние сандалии, своей растоптанной изношенностью навевающие унылые мысли о каких-то ветхозаветных временах. Впрочем, в таком вот контексте, пожалуй, и его разноцветные носки вполне могли бы сойти за сакральный артефакт. И тем не менее, в его пришествии явно ощущалось нечто божественное, нечто не от мира сего. Но только отнюдь не благостное. Тощий как демон и подвижный как ртуть, дедок ни в малейшей степени не походил на вальяжного всеблагого Господа Бога. Это, скорей уж, напоминало воплощение древнего Иеговы – вздорного и мстительного бога иудеев с его скандально знаменитой на весь мир манерой ядовито придираться к мелочам, язвить по любому поводу.

 

– Ага, понятно, молодой человек. Вы тут, как я погляжу, стали жертвой собственного дебага. Да-да, разумеется, – жертвой непреднамеренной. А не фиг, молодой человек, не фиг было пользоваться лоховскими утилитами. На ерунде экономить изволите, да-с. Ну, да не страшно, мы это дело сейчас исправим. Только уж простите мне, молодой человек, а придется вас для этого малость того… Через сплиттер вас придется для этого. Так оно, пожалуй, будет полегче для вас…

 

– …Да и время подходящее – минут пять как раз осталось.

 

26.

 

…Тут я оказался в каком-то гостиничном номере.

 

Вернее – я там оказалась. Руки мои были прикованы наручниками к батарее, холодной по летнему времени, а рот плотно заткнут чем-то твердым, круглым и упругим. Из-за этих двух плачевных обстоятельств я уже даже не пыталась ни орать, ни вырываться. Мне оставалось лишь всё больше сходить с ума…

[Scud-IIEPBblu]

23.

 

Дьявол!!! Выходит, мне снова пришлось предавать Мастера!

 

Так получилось, что он сам не оставил мне другого выбора. Либо я предаю его как моего учителя, либо предаю его дело. Дело, за которое Мастер отдал жизнь, спасая меня для него. Ещё я могла сама отстраниться от выбора. Осталась бы в каком-нибудь богатом гареме обычной наложницей и жила бы там в своё удовольствие. Только это уже означало: предать Мастера дважды. А такого я уж никак не могла допустить…

 

– Что у нас с оружием? – спросила я Гарсия, сходу беря быка за рога.

 

– Э-э-э… Если ты имеешь в виду то самое оружие… – было ясно видно, что его что-то жутко смущает, но он сумел совладать со своими колебаниями. – Видишь ли, его у нас уже гораздо больше, чем надо. Гораздо.

 

– Поточнее нельзя?

 

– Тридцать восемь зарядов – обычных.

 

– Так… Это что-то новенькое. Не соизволишь ли объяснить мне, дуре, что ты имеешь в виду?

 

– Понимаешь… Есть ещё несколько экспериментальных. До первой акции мои ребята работали над усиленными зарядами. Они успели сделать шесть штук. По их расчетам – каждый примерно по три с половиной гигатонны. Вот только испытывать их… Пойми, это всё – только расчеты. На самом деле они могут оказаться гораздо мощнее. Гораздо. А если получится хотя бы гигатонн по десять, то это уже будет оружие самоубийства. Такой взрыв запросто может проломить земную кору.

 

– Будет что-то страшное?

 

– Не то слово! Честно говоря, я совсем не горю желанием узнать, что из этого получится.

 

– Понятно… А обратно разобрать их можно?

 

– Этого тоже никто ещё не знает.

 

– А ещё?

 

– Ещё? Ну… сейчас мои парни возятся с уменьшенными зарядами. Только они сами не знают, будут ли они вообще работать. Чертовски не хватает знаний. Нужен эксперимент, а на него нет санкции руководства.

 

– Тебе она уже не нужна. Мастер приказал тебе лично возглавить всю эту программу.

 

– Мне? Вы что, оба спятили?

 

– Извини, но ты глупость сказал. И вообще, с каких это пор приказы Мастера подлежат обсуждению?

 

– Да, конечно, прости. Но ведь я же исполнитель, какой из меня, к черту…

 

– Уже – нет. Отныне ты всем руководишь. Лично.

 

– Но почему – я? Ты ведь тоже прошла полное посвящение. Да и с Мастером ты общалась больше всех. Я был уверен, что он оставит всё на тебя.

 

– Знаешь, по-моему, достаточно того, что так Мастер приказал. Он мог бы ничего больше не объяснять – и ты не посмел бы ослушаться его воли. Но он всё же снизошел до разъяснений. Он, видишь ли, считает… То есть, прости, – считал. В общем, по его мнению, мне нельзя доверять руководство. Я для этого совсем не гожусь. Он мне сам объяснил – почему. Я, видишь ли, слишком жестока. Мне нельзя доверять судьбы миллионов людей. И потом – я ещё не доросла до этого. Не забывай, мне ещё только шестнадцать. А ты вдвое старше. Ну, и опыт руководства у тебя имеется. Ты ведь своими парнями уже лет пять командуешь?

 

– Больше. Некоторыми – уже почти семь.

 

– Вот видишь.

 

– Да ведь это же совсем другое, как ты не понимаешь?! Тут нужен стратег. А я всегда был только исполнителем…

 

– Не нужен. Пока – не нужен. Всю стратегию он продумал заранее. Запоминай. Больше ни одного взрыва на своей территории. Даже – испытательного. Для этого есть Альянс. Сперва уничтожить их стратегические силы первого удара. Ракетные шахты и центры управления. Затем – инфраструктуру: столицы, стратегические запасы еды и товаров, промышленные, экономические и транспортные центры. Если, конечно, не успеют сдаться до этого.

 

– Полномасштабная мировая война…

 

– Ты что-то имеешь против? Не ты ли сам мне объяснял, что война идет уже давно? Или тебя смущает масштаб будущих потерь наших врагов?

 

– Меня беспокоит технология. Как доставлять заряды к целям?

 

– Заранее. Все заряды должны быть на местах ещё до первого удара. Лучше использовать офицеров Альянса. Под контролем. Но если надо, мы отправим туда добровольцев.

 

– Хочешь сказать – смертников?

 

– Нет, не хочу. Но если понадобится – я буду первой в очереди.

 

– Тебе нельзя. Кто без тебя будет здесь работать? Тех же носителей брать под контроль. Нет, даже думать тебе запрещаю. Ты – слишком ценное оружие для этого. Мы не можем позволить себе такую роскошь – рисковать тобой ради одного взрыва.

 

– А вот это уж – как прикажешь. Ты командуешь, тебе видней. Видишь, ты прекрасно справишься с этим. Прирожденный командир, и не надо играть в скромность.

 

– Слушай! Ты же ещё не всё знаешь. Мы не сможем устроить все взрывы сразу. Их надо точно рассчитать по времени. Каждый в отдельности. Так, чтобы выброшенные в космос остатки не могли потом попасть на Солнце.

 

– Ещё есть плохие новости?

 

– Дьявол, я не шучу! Тот первый взрыв… Мы теперь можем только молиться, чтобы выброс от него остался на какой-нибудь орбите. Изменить уже ничего нельзя, но там, кажется, всё обойдется. А вот рисковать повторно…

 

– Прости, я в этом ничего не смыслю.

 

– Да я, в общем-то, тоже. Но есть такое опасение… у моих парней. Короче, после взрыва остается весь использованный в заряде активатор. Хрен его знает, что это такое… то есть мои парни что-то об этом знают, но я им приказал не посвящать в это дело даже меня. Вот. Короче говоря, если эта хреновина попадет на Солнце… Точно ещё никто ни черта не знает, но может так получиться, что оно станет гореть сильней. По некоторым расчетам, остатки одного взрыва могут ускорить все термоядерные реакции в его недрах процентов на пять, а то и больше. Представляешь, что будет?

 

– Нет, конечно. Может, соизволишь просветить?

 

– Возрастет температура поверхности, это должно усилить яркость солнечного света почти на десять процентов. Если не ещё больше. От этого возрастет и температура на Земле. Градусов на тридцать-сорок, как минимум. На нашей широте жизнь будет возможной лишь пару месяцев в году – зимой. На лето всем придется спасаться за полярным кругом, а то и на полюсах. Или перебираться в другое полушарье. Представляешь себе? Миллионы сезонных мигрантов, дважды в год вынужденных пересекать раскаленную градусов до ста с лишним огромную экваториальную пустыню. И это – только из-за одного неудачно направленного взрыва…

 

– На экваторе, вообще-то, – джунгли…

 

– А?… Прости, что ты говоришь?

 

– Я говорю, что на экваторе – джунгли. Непролазные…

 

– Сейчас – да. А будет пустыня. От субтропиков до субтропиков – как минимум. Не сразу, конечно. Пока Солнце разогреется, пройдет лет, может быть, двести…

 

– Ах, так?! Ну, за двести лет кто-нибудь придумает, как с этим бороться. А нас, если ты ещё не обратил внимания, убивают уже сегодня. Каждый день, каждый час.

 

– Да я же не спорю. Я только объясняю, почему всё надо делать осторожно. Надо всё тщательно просчитать. А для этого нужны специалисты. И их надо организовать.

 

– Вот для этого Мастер тебя и назначил вместо себя.

 

– Это ещё не всё. Ты помнишь, какой был ураган? Земля потеряла много воздуха. Безвозвратно. Десяток таких взрывов – и нам просто нечем уже будет дышать. Понимаешь? Всем. Не только нашим врагам. Причём – сразу, а не через сотню лет, когда солнце выжжет джунгли на экваторе, и каждому живущему придется ежедневно покупать себе в магазине дневную дозу кислорода.

 

– Поэтому ты приказал заняться уменьшенными зарядами?

 

– Именно. Эти оказались слишком мощными.

 

– А если не получится?

 

– Не знаю. Можно ещё попробовать подземные взрывы. Тогда выбросов атмосферы в космос, возможно, удастся избежать. Но как это осуществить на практике – никто ещё не придумал. Бурить скважины по три-четыре километра глубиной? Даже здесь мы на такое не готовы. А уж на вражеской территории…

 

– Тогда уж лучше – подводные. Затопить заряд в океане. И пусть их города цунами смывают. Какая глубина нужна? Ну, чтоб волна от взрыва дошла вглубь континента, а сам взрыв ещё не расплескал океан по космосу…

 

– Этого тоже ещё никто не знает. Надо будет заказать расчет моим ребятам. Может, и правда, что-нибудь получится. Черт, а ведь почему-то до тебя никто до этого не додумался…

 

– Слушай, командир. Ты ведь что-то от меня скрываешь. Да?

 

– Скроешь от тебя, как же! Не зря ж тебя Мастер избрал своей доверенной ученицей… В общем, была тут такая дурацкая идея. Можно, кажется, вообще обойтись совсем без взрывов. Понимаешь, мы можем просто засеять площадь активатором. Всю поверхность Земли, понимаешь? Что при этом происходит, тоже ни фига не понятно. Знаю только, что вся техника после этого очень скоро выходит из строя. Вся – вплоть до простейшей механики. И очень быстро: не за пару минут, так за пару часов – с гарантией.

 

– И что это даст? Ты прости, я в этом совсем ничего не смыслю.

 

– Да в этом никто ничего не смыслит. Я сам в этом понимаю не больше тебя. Ну, оставим Альянс без техники, без оружия. Себя, кстати, – тоже. Максимум, что ещё, возможно, и останется на вооружении, – деревянные дубины. Я так думаю – будет снова Каменный век.

 

– Будем жить в пещерах? Да уж. Заманчивая перспектива…

 

– Ты не поняла. Это уже навечно. Конец всей цивилизации. Безвозвратный…

 

– Тебя это пугает? Извини, но в этой фразе: будем жить в пещерах – для меня главное, что будем жить. …Слушай, а почему – навечно?

 

– Откуда мне знать?! Ну, этот активатор… Его вроде бы уже никак нельзя уничтожить. И он сам не разлагается. Дай бог, чтоб он ещё, наоборот, сам не размножался. А иначе – мы на это уже обречены… в перспективе.

 

– Кстати, насчёт перспективы. Вот ты никогда не задумывался, что после начала этой твоей полномасштабной войны, как ты её называешь, должно будет кое-что измениться? Я имею в виду войска Альянса.

 

– Не понял.

 

– А ты представь себе. Кому они будут подчиняться, если уничтожить сами их страны?

 

– У них и здесь хватает командиров…

 

– Ну? Думай, думай.

 

– Ты хочешь сказать… Ох, ни фига ж себе! Так это же…

 

– Что, командир, страшно?

 

– Ты хочешь сказать, нам придется здесь их подчинить себе?

 

– Вряд ли. Не думаю, что это осуществимо. Скорее, придется искать способы их как-то контролировать. Пойми, мы всё равно обречены быть у них в повиновении. Основная масса народа, по крайней мере. Я сама это не сразу признала, уж слишком это казалось позорным. Мастер меня с трудом убедил. Да ты и сам не можешь не видеть – наш народ уже слишком привык к рабству. И что нам остается? Да только постараться сделать это рабство более цивилизованным. На первое время о большем не приходится и мечтать. Если у войск Альянса не останется хозяев за океаном, их будет легче заставить держать себя в рамках. Только и всего. Да ты погоди, не горячись. Согласись, что это всё-таки лучше того, что творится сейчас.

 

– Официально узаконить рабство своего народа? Раса рабов и раса господ? И ты надеешься, что мы сможем их контролировать из подполья?

 

– Нет. Только первое время. Потом придется заключать с ними какой-то договор. Даже не уверена, что – временный. Придется терпеть, ждать пока хозяева сочтут нас готовыми стать равными с ними.

 

– А они этого захотят?

 

– Придется на это надеяться.

 

– По-моему, это – предательство. Сдаться и ждать милости?

 

– Нет. Только юридически оформить то, что фактически уже свершилось, стало уже фактом нашей Истории.

 

– Да с чего ты взяла, что они когда-нибудь захотят даровать нам свободу? Ты знаешь хоть одного такого господина, кто хотел бы освободить своего раба?

 

– Да. Знала. И ты, кстати, его тоже знал. Я даже знала такого, кто сам боролся вместе с рабами за их освобождение. И нас самих учил бороться. И сам погиб за это. Да ты, командир, так сильно-то не переживай. Не стоит. Твое дело – воевать. На твою долю хватит и войны. Той самой твоей – полномасштабной. А уж последующим рабством я сама займусь… если доживу. Это уж, сам понимаешь, – по моей части…

 

– …и этим Мастер тебе руководить, уж извини, не приказывал.

[Сумён Петрович]

Вечер,тускло сверкают звёзды. Медленно идёт время. Пиво выпито, на душе тоскливо. По тв идут хиты 80х, вызывая тоску и слёзы. Что делать- повесится или просто лечь спать? Приходит мысль- утро вечера мудренее.Здравый смысл берёт верх - может завтра повезёт. А может и нет.

Тоска разъедает мозг- пора спать...

[Scud-IIEPBblu]

 

 

7.

 

День сегодня просто замечательный!

 

Такие дни в наше время – очень большая редкость. Похоже, сама природа решила подбодрить меня. Солнечно, тепло, легкий ветерок нежно шуршит листьями… К тому же сегодня четверг – пешеходный день. Благодать. Сегодня только Шефам позволено пользоваться личным автотранспортом. Поэтому воздух в городе достаточно чист. Не такой, конечно, как у нас на базе, но дышать можно. И даже – без особого отвращения.

Короче говоря, всё сегодня как будто нарочно мне благоприятствует. У меня сегодня мой первый самостоятельный выход, мой дебют, можно сказать. Только зря родная природа так старается меня подбодрить. Раньше надо было. Вчера, например. А сегодня я и без того совершенно спокойна. Бодра, весела и вполне жизнерадостна. Да и как же иначе – работа нервных не любит.

…Схожу на остановке с автобуса и уверенно направляюсь в сторону центра. Мне примерно два квартала идти до бульвара. Там самое съемное место, Шефы именно там предпочитают снимать проституток. Так уж повелось, что на этом бульваре пасутся только шлюхи первой категории – самой высшей. Их услуги самые дорогие, но Шефам без разницы – они ведь всё равно никогда не платят ни за что. Ну, если только кто-то из них сам не пожелает насладиться зрелищем, как сходят с ума все местные потаскухи при виде иностранной купюры, как они тут же кидаются лебезить перед богатеньким иностранцем в надежде заслужить от него подачку побольше, пожирней, как ради этого они готовы буквально на всё – хоть через жопу наизнанку вывернуться перед ним…

Иду, значит, вся такая шикарная. Личико размалеванное, прическа – будь здоров. Легкое розовое летнее платьице со смелым декольте спереди. Снизу же оно едва прикрывает мои полупрозрачные черные трусики. У меня великолепная фигурка. Высокая грудь, не слишком большая, но красивая и упругая. Длинные стройные голые ножки. Гладкие и загорелые аж до блеска. Мои туфельки – на фальшивых каблуках. С виду каблучки высокие, но это только оттого, что я иду на цыпочках. На самом деле, эти каблуки легко сжимаются и утопают в подошве, и тогда мои туфельки становятся удобными спортивными тапочками, лишь своим черным лаковым блеском внешне напоминающими модную вечернюю обувь. И благодаря такой хитрости, мои ножки теперь постоянно напряжены, отчего и смотрятся они на ходу неописуемо красиво. Да и моя стройная талия, плотно обтянутая тоненьким платьем, грациозно изгибается на каждом шагу от кокетливого виляния моей округлой задницы.

Замечаю впереди седого дедульку – такого толстенького, невысокого, изрядно заросшего. Одет бедно, но аккуратно. Такой из себя бывший интеллигент на полуголодном заслуженном отдыхе. И полнота его – не от изобилия еды, а от её низкого качества. Поди, на хлебе на одном живет…

Дедулька идет вроде бы неуклюже, с виду – пузатый мешок на кривых тонких ножках. Мне, однако, приходится даже чуть прибавить ходу, чтоб не отставать от него. Наверно, никогда я не перестану удивляться, до чего ж всё-таки порой бывает обманчива внешность.

На бульваре сразу обнаруживаю великолепный экземпляр Шефа. Этот, как по заказу, здоровенный шкаф, да ещё и в форме спецназовца. Ого, аж лейтенант! Только он здесь не для того, чтоб снять проститутку, – приперся сюда со своей девкой. Девица явно из семейки избирателя, одних побрякушек на ней – вполне хватило бы на хороший аэробус. И ещё осталось бы на ангар для него. Сразу видно, девка из самых национально сознательных, у неё, небось, от первого же услышанного от мужика иностранного слова ножки сразу шире плеч сами раздвигаются. Идеальная, в общем, парочка.

И чего им тут надо? Какого, то есть, черта этим двум счастливым кретинам здесь вдруг понадобилось? Устали трахаться под видео и решили снять парочку б(лэди)дей для живой порнухи? Ох, не похоже. Да они здесь даже не на экскурсии, они всех этих шлюх, что жадно пожирают их взглядами, чуть не писая по ляжкам от вожделения, – и в упор, мне кажется, не замечают. Просто так прогуливались, да случайно забрели. Погодка-то – способствует…

Бросаю взгляд на дедулю – уж не подстава ли? Нет, дедок явно темп сбросил, как раз так, чтоб я его в аккурат догнала, когда он с этой сладкой парочкой поравняется. Работаем, значит. Решено.

 

Как дедок эту б(лэди)дь расфуфыренную задел, даже я заметить не успеваю. Но не словами, только не словами, это уж точно, иначе я бы услыхала. Старательно растягиваю последние шаги, чтобы не оказаться рядом преждевременно, пока озверевшая шлюха замахивается своим ридикюлем для удара и бьет дедульку по его лохматой башке. Раз, другой – аж слышно, как крошатся внутри тюбики её дорогой косметики. Наконец, с третьего удара, звучит из её сумочки характерный звон лопнувшего зеркальца, да так громко, что даже шлюха его расслышала. Замерла сука от неожиданности, и в эту драматическую паузу дедуля умудряется вставить своё словечко.

 

– Ах ты ж дрянь, шлюха оккупантская!…

 

О-о! Вот чего бы я никому из вас произносить никогда б не посоветовала! Даже наедине, запершись в собственном сортире. Мало того, что за одно упоминание об оккупации по всем гуманным законам нашей распрекрасной свободной страны вам гарантирована пожизненная каторга. Так это ещё везенье огромное, для этого ещё надо суметь дожить до суда. Нет, самого-то суда власти не боятся, он ведь всё равно закрытый. Но вот выжить на допросах в компетентных органах… Ого, уж если это не чудо, то – что?

Ну, а уж вот так нагло врезать Просветителю прямо промеж рогов насчёт оккупации?! Это, я вам скажу честно, – экстрим офигенный! На всех этих убогих умом суперменов такие слова мгновенно действуют, как красная тряпка на быка.

Разумеется, тут же и начинается коррида. Это жлоб плечистый сию же секунду, не раздумывая, бьет с разворота дедулю апперкотом с правой, так что бедный старичок моментально отлетает метра на три. Красиво так взмахивает в воздухе растопыренными ножками и очень удачно приземляется прямо затылком об асфальт. Я даже, кажется, расслышала хруст его сломавшейся шеи. Красиво…

 

– Красиво, – говорю в спину мордастому шкафу, не в силах скрывать своего искреннего восхищения увиденным. – А бить женщин у вас в спецназе тоже учат? Или армия доблестных Просветителей только немощных стариков готова убивать на улицах наших мирных городов?

 

Ах, видели бы вы эту тупую рожу! Уж как несчастный тужится переварить всё услышанное. Понять, что ему, дураку, сказали, и как ему, дураку, на это теперь реагировать. Нет, дело не в языке. Я, по доброте своей душевной, на этот раз даже снизошла до того, чтоб общаться с ним на его родном, чтобы не оставить ему шанса на отмазку. Мол, неправильно бедный понял. Всё он прекрасно у меня понял, далеко не сразу, конечно, но тут уж я не виновата, что все они такие тупые.

Переварил наконец мордастый услышанное, а то я уж и скучать начала. Ну, и, разумеется, тут же – кулаками махать. Да уж, чему-то там в их сраном спецназе его и впрямь научить умудрились. Красиво так бьет ублюдок, ни дать ни взять, сраный супергерой из их сраного супербоевика. Да вот только – мимо. Ах, ах, ах! Надо ж, какая досада! Извини, говнюк, так уж получилось – не в том кино ты сегодня…

Я половину его удостоверения, выпавшего у него из кармана прямо мне в руки, прочитать успеваю, пока эта туша, пролетев в сантиметре от меня, кувырком летит до бетонной урны под фонарным столбом, чтобы опрокинуть её и всю свою широченную рожу усыпать оплеванными окурками.

 

– Сука!!! Б(лэди)дь!!! Да я ж тебя!… – бешено вопит вконец разозленный питекантроп и вновь бросается на меня со всей дури.

 

– Кстати, про б(лэди)дь, – вновь легко увернувшись и на этот раз успев чуть подправить на лету траекторию полета туши так, чтоб уберечь от опрокидывания следующую урну, говорю я сама себе, как бы размышляя вслух. – Где ж эта маленькая потаскушка? Её кормилец, понимаешь ли, тут так корячится, пупок себе надрывает, а эта неблагодарная… Вот если б она тоже на меня накинулась с кулачками, то можно было бы и ей рожу изуродовать. Ну, там, рот порвать до ушей да нос по щекам размазать… – ну, понимаешь, ублюдок, ведь для её же пользы.

[Scud-IIEPBblu]

Но эта маленькая мерзавка уже вовсю улепетывает отсюда куда подальше. Ей, наверно, кажется, что мчит она со всех ног, но, парализованная ужасом, она лишь перебирает ногами на месте, словно за что-то невидимое зацепившись. Словно увязла она в воздухе, как в невидимой густой смоле. Ну что ж, жалко, конечно, дуру, но, видать, такова уж её судьба.

Меня, впрочем, эта увиденная мною картина не столько пробивает на жалость, сколько откровенно удивляет. Неужто я уже успела всерьез приняться за дело? Уж не жалкие ли потуги вот этого мордастого питекантропа сумели заставить мои мозги пробудиться? Ого, да судя по этой шлюхе, по тому, сколько времени у неё сейчас уходит на каждое движение её перепугано улепетывающих ног, я, оказывается, уже успела разогнать все свои рефлексы… примерно так до одной пятой, а то, глядишь, и аж до четверти…

Странно это, вообще-то. И главное – было бы хоть из-за кого…

 

– Слышь, ты, мешок говна? – обращаюсь я к мешку говна, чувствуя, что пора бы уже с ним закругляться. – Ты, вообще-то, хоть раз попасть можешь? Ты хоть раз в жизни сумел попасть, куда целил? Удивляюсь, и как это ты хоть б(лэди)дюшке своей между ног вставлять умудрялся. Ты хотя бы ей сумел попасть хоть раз, куда хотел? Или это каждый раз оказывалась жопа твоего соседа по казарме?

 

Мысленно представляю себе обрисованную мною картину, и мне самой аж вдруг смешно становится. Вот так с б(лэди)дюшкой да в какой-то казарме, да ещё и именно так промахнуться зачем-то. Представляете себе?! Вот ведь бред-то!…

И развратно этак подмигиваю ему одним глазом.

О! Вот можете себе не сомневаться, этих дегенератов, оказывается, и впрямь чему-то учат. Да-да, вот честное слово. Сумел же он сообразить сейчас, что, пока мой глаз подмигивает, ориентация в пространстве у меня на какое-то мгновение нарушена. Трудно это, видите ли, очень трудно – достаточно точно сориентироваться, не видя внешний мир в объеме…

…И его здоровенный кулачище тут же со всей дури бьет мне в лоб. Даже без замаха, прямым взрывным посылом от бедра. Целился, конечно, мне в нос, но я успеваю слегка кивнуть головой, вроде как подбадривая придурка. В глазах у меня ярко вспыхивают огненные круги – ничуть не хуже, чем когда мне Мастер впервые позволил разбить лбом не лист черепицы, а уже настоящий кирпич. Ах, первый мой кирпич!… – я его всю жизнь буду помнить…

А вот думать головой этого кретина никто, разумеется, никогда не учил. Меня аж озноб пробирает до самого копчика от мгновенной мысли, что и сама я когда-то была способна вот так же совершенно по-идиотски попасться на столь примитивный трюк…

…Знаете, мои ресницы – точно, как реклама учит, – выглядят вдвое длиннее. Это потому, что на самом-то деле они длиннее втрое. Накладные они у меня, но приклеены очень надежно. И выглядят, вообще-то, наоборот, гораздо короче, чем они в действительности. А ещё пропитаны они гидрофобной силиконовой смазкой. И мои брови, кстати, – тоже. Это специально, чтобы кровь, стекая со лба, мне в глаза не попадала. Потому как вредно это, видеть всё вокруг ужасно мешает. Да ещё и мерзко. Мало ли какую заразу можно от этого ублюдка подхватить. Вы ж только представьте себе, со сколькими грязными б(лэди)дюшками он там, в этом сраном Альянсе, перетрахаться успел – жуть!

А пока этот питекантроп медленно проваливается в воронку болевого шока, неудержимо засасывающую его в бездну небытия, мне приходится вспомнить всё, что я успела выучить про пощечины. Делая вид, будто пытаюсь привести его в чувства, я десятком легких ласковых шлепков самыми кончиками пальцев по здоровенной роже, застывшей в трансе с закаченными от нестерпимой боли глазами, довожу тушу придурка до нужной мне кондиции. Прежде всего, заставляю опустить искалеченную правую руку. Говнюк изрядно перестарался – умудрился сдуру размозжить об мой тренированный лоб не только свой правый кулак, но и кости предплечья у него потрескались едва ли не по локоть. Теперь острые осколки его лопнувших от глупого усердия костей в любой момент готовы предательски выскользнуть наружу из этого кровавого месива, и мне вовсе не хочется самой случайно порезаться об них. Парой легких щелчков по переносице заставляю его опуститься на колени и надежно упереться здоровой рукой в тротуар – принять устойчивую позу, пока эта оглушенная адской болью туша не свалилась мордой в грязь. Стоп, а откуда такая грязища? Ах да, льющая из размозженной ручищи кровь… Она уже успела замеситься с мусором из опрокинутой урны. Кровотечение довольно сильное, но – плевать – от него придурок не помрет. Не успеет просто.

И то гляжу, весь бульвар вдруг словно вымер. Всех с него смело враз, как водой в унитазе смыло. Вон даже дедулька ожил, шею свою, якобы сломанную, разогнул, вещички все свои, рассыпанные по асфальту, спешно так подобрал, прихватив заодно, разумеется, и всё, что повыпадало из этого тупого мордастого козла, – да только его и видели. Мастер – он и есть мастер, ничего не скажешь.

Ну, видать, и мне пора.

Привожу я убогого в чувства. У меня эта пощечина особо хорошо получается. Знаю я уже, что дальше будет, а оттого ужасно жалко мне этого слабоумного ублюдка, и вот эта моя жалость к мерзкому оккупанту жутко злит меня саму. Привожу его в чувства – и тут же парой своих широко разведенных в стороны пальчиков правой руки упираюсь ему с обеих сторон изнутри под кость нижней челюсти. Со стороны выглядит, наверно, будто я склонилась к нему для этакого демонстративного поцелуя. Наклон вперед ниже пояса – аж жопку вверх оттопырила. И держу его башку ручкой под подбородок, будто целовать его собралась – ну, знаете, как в мультфильме Белоснежка гномов целовала.

А у отморозка глазищи наружу повылазили. Так уж, видимо, ему, бедняге, тяжко постоять на четвереньках наполовину парализованным, тупо пялясь его последние в этой жизни минуты на мой окровавленный лоб. Да, придурок, никто, пожалуй, твоей смерти не позавидует. Ох, никто…

О, а вот уж и дилдаки появились. Легки на помине.

Урод тут же левой ручонкой дернул – полез ею в задний карман за пистолетом. То ли застрелиться вздумал, то ли ещё чего. Только пистолетик его давно оттуда выпал, ещё до того, как это чудо у меня первый раз башкой до урны долетело. Да и глупо лезть левой рукой в правый задний карман – неудобно же. Я чуть пальчиком поднажала – ручонка урода тут же на место и вернулась. Не фиг. Но всё же жест у него получился, будто пытался он одной рукой штаны со своей задницы спустить. Добровольно, значит.

Понятное дело, тут же прямо от толпы целый ручеек желающих и ринулся. И почти без драки. Так, пара зуботычин, галдеж на их зверином языке, суетливая возня грязных потных тел. И, глядишь, – вполне цивилизованная очередь к его заднице уже стоит.

Я так чуть-чуть ещё пальчики растопырила, чуть крепче ими на нервные узлы придурку надавила, чтоб этот страдалец покрепче упирался, пока дилдаки его жопой удовлетворяются. Не качался чтобы, значит, а то он меня отвлекает. А сама голову наклонила и гляжу тупо в асфальт. Ну, это – чтобы боковым зрением всё вокруг хорошенько видеть.

Дилдакам оно, конечно, страшно с непривычки. Как это так: стоит посреди улицы красивая девка в соблазнительном наряде – и от них не убегает. Что рожа у меня в кровище, их, может, и не так удивило, а вот что стою я с задранной задницей и совсем не боюсь…

Знаете, у низших стадных тварей всегда есть герои. Это такие особи, самые ничтожные и бесполезные, которые затем и нужны, чтобы на них проверять, нет ли где-то тут скрытой опасности. Крыса-герой – самая ничтожная в стае, тощая, жалкая, трусливая, всей крысиной стаей забитая и затравленная – она всегда первая пробует новый для стаи корм. А остальные за ней наблюдают. И если герой не сдыхает от отравы, корчась на земле от жуткой боли и конвульсивно дергаясь в судорогах предсмертной агонии, то этот корм жрут все остальные крысы. Все, кроме героя. Герою не положено, его надо держать голодным, чтоб он вновь охотно жрал любую отраву, если стая найдет вдруг ещё что-нибудь подозрительное.

Вот такой же герой сыскался и среди дилдаков. Подходит опасливо ко мне сзади и, чуть поколебавшись, кладет нервно подрагивающую от страха лапищу мне на задницу. Я никак не реагирую, и это добавляет ему смелости – он уже более уверенно тискает мою жопку обеими передними лапами. Я ещё позволяю животному задрать мне подол, но дальше рисковать уже нельзя. Если у Микки не выдержат нервы, и он пробьет башку этой твари, вся запись будет напрочь испоганена. Поэтому, стоит лишь скотине потянуться лапами к моим трусикам, я делаю свой самый любимый фокус. Тот самый, которому у нас на базе всех девочек учат в самую первую очередь. Вскидываю правую ножку, быстро обхватываю ею лапы чудовища вокруг локтей, сжимаю обе его лапищи под коленкой, тут же кладу ступню на плечо твари, зацепляясь за шею…

Бросок!

[Scud-IIEPBblu]

И вот уже это мерзкое животное, высоко подпрыгнув, кувыркнувшись в воздухе и отчаянно взвизгнув от боли, как свинья, ошпаренная кипящей смолой, падает в асфальт своей грязной обезьяньей мордой. В горячке дергается вскочить, и новый звериный вопль оглашает окрестности – обе передние лапы, на которые тварь пыталась опереться, переломаны в локтевых суставах. На дилдаков это производит надлежащее впечатление. Зверье шарахается прочь от меня, словно побитое ломиком по ребрам. Передние ряды безжалостно давят задних, спасая свою грязную шкуру от увиденного ими чего-то страшного и непонятного. Лишь один из них, видимо – родственник изувеченного, бросается на меня, выхватив кинжал. Этого уже не жалко, он всё равно не жилец. Обречен. Если не я, то пуля Микки его всё равно остановит. Поэтому, чтоб не портить драгоценные кадры, бью пяткой той же ножки в лоб оборзевшему зверю. Башка животного, сами понимаете, тут же по самые уши проваливается в плечи этой грязной твари, нанизанная аккуратно проломленным основанием черепа на проткнувший его позвоночный столб.

А пока труп зверя медленно оседает на его расползающихся в стороны задних лапах, я ловлю ножкой туфельку – не глядя попадаю в падающую туфельку своей босой ножкой, на лету обувая её. Это не выпендрёж, мне обязательно надо было разуться перед ударом, иначе череп чудовища мог лопнуть спереди и всё испортить. Вот и пришлось сбросить туфельку с ноги, подбросив её вверх. А потом, конечно, пришлось её, уже падающую с высоты, ловить босой ножкой… но ведь я давно уже умею это делать очень неплохо…

И всё! И больше я дилдакам совсем неинтересна. Они меня вообще мгновенно перестают замечать. Сообразительные такие зверьки. С ними быть построже, так они вполне годятся для дрессировки. Недаром же когда-то давным-давно наши крестьяне использовали их в хозяйстве вместо рабочего скота. Распустились они только малость без плетки, а так…

А это что ещё за шевеление? Ах, вон оно что… Это дилдаки приволокли ту маленькую б(лэди)дюшку. Поймали и приволокли – уже голую, но всё ещё отчаянно вырывающуюся. Да, жаль, конечно, что не успела мордашку ей разбить. Тогда, если б изуродовать девку основательно, быть может, б(лэди)дюшке и повезло бы избежать того, что ей теперь неизбежно предстоит. Неизбежно? Ну, да… видимо, да… Не могу же я наплевать на всё, всё бросить сейчас и заняться её спасением. Да и с какой стати? Она мне – что: сестра, подруга? Нет, правильно тот дедок сказал – шлюха оккупантская. Да ещё – рубь за сто – дочка ненавистного избирателя. Вот пускай у её сволочного папаши и болит за неё голова. А мне недосуг – мне работать надо. У меня, в конце концов, – приказ…

И всё-таки как-то неуютно на душе. Ведь бедная дура только что чувствовала себя в полной безопасности, находясь под защитой своего мордастого ухажера. Без его опеки, небось, ни за что не решилась бы выйти за границы внутреннего Кордона. Там, в кварталах избирателей, дилдаков не бывает – там на каждом углу висят по три-четыре пулеметных турели с видео-прицелами, и полицейский компьютер бдительно охраняет безопасность беспечно разгуливающих по всем центральным улицам тамошних обитателей. И каждый из восьми с чем-то тысяч пулеметов оборудован тройным глушителем, чтобы его даже в ночной тиши не было слышно, а потому мимо него и среди ночи даже крыса не прошмыгнет.

Да и за пределами Кордона сами Просветители с дилдаками не привыкли особо цацкаться: чуть что – хрясь из тайзера по всему стаду! Ну, те, понятно, все вмиг тут же – брык на спины, да ногами в воздухе дрыгать. А кого не достало разрядом, так те без разрешения даже удрать не смеют: сразу на колени перед господином – и давай на пузе ползать, на пупе перед ним вертеться…

Кстати, а почему это у мордастого вместо тайзера был настоящий пистолет? Я ведь его прекрасно разглядеть успела, он ведь всего в полутора метрах от меня пролетел, пока питекантроп рожей на урну пикировал. Очень солидная пушка "Степной Петух" калибра 13.97 гладкоствольный с гасителем отдачи. Раздельное заряжание: обойма на девять оперенных разрывных пуль с твердосплавным бронебойным наконечником спереди и аммоналовым трассером-ускорителем сзади. И контейнер-дозатор к ним на девять порций желеобразного метательного заряда. Мощная игрушка. Помню, на стрельбище мне такой очень сильно не понравился. Что с того, что у него прицельная дальность полмили?! Да, конечно, запросто пробивает на такой дистанции любой полицейский щит и ещё два бронежилета под ним. Но зато сколько шума при стрельбе, сколько вони! А след трассера? Мало того, что ночью тебя видно за три версты: откуда и куда ты стреляешь, так ещё и днем след трассера после каждого выстрела повисает в воздухе полоской густого белого дыма. Идиотизм. Всё равно что плакат себе на шею нацепить "Это я стреляла! Я!…" А уж на дилдаков с таким оружием… Пробьет навылет семерых, прежде чем разорвать в клочья восьмого, да ещё две дюжины уродов со страху тут же окочурятся. Тоже мне – кайф!… Нет, как по мне, эту мразь куда приятней по одному гасить, индивидуально. Да и весит эта дура… Таскать такой пистолет в кармане, всё равно что кирпич в штаны себе засунуть. Тяжело и очень неудобно. Вот я и гадаю теперь, на кого ж это мой питекантроп так вооружился?

…Да что ж он никак не уймется?!

Кидаю взгляд назад, туда, где вроде бы пора уже всем угомониться, и только тогда понимаю, откуда эти истошные вопли. Оказывается, там, позади меня, дилдаки вовсю насилуют своего неудачливого героя – такие, значит, у них дикие нравы. Странно, мне про такое до сих пор никто не рассказывал. Интересно, Микки хоть догадается это тоже заснять?

Вряд ли. Я думаю, камеру он поставил на автоматику, а сам не отрывается от оптики своей снайперской винтовки. Всё переживает, что без его опеки я не обойдусь. Глупо, черт возьми. Камера с телескопической оптикой требует крайне тщательного обращения. На автоматике она там, черт его знает, чего может наснимать. И все наши старания – дилдаку под хвост. Как по мне, так я бы вообще запретила бы Микки брать с собой ствол, но командую здесь не я. К сожалению…

А снимать там есть что. Эти монстры, оказывается, не только своего героя-неудачника насилуют, но и его мертвого родственничка. Ну, этому хоть не больно уже. А вот сраный герой мне так изрядно успел надоесть своими истошными воплями… Не так уж оно, видимо, приятно бедняге – стоять раком на переломанных локтях, пока тебя насилует толпа озверелых от похоти соплеменников.

А б(лэди)дюшка – та, наоборот, заткнулась. Видать, уже отмучилась, несчастная. Вот только насиловать её труп эти выродки, надо думать, ещё очень долго будут. Дорвались…

Шеф зато – молодец. Держится героически. Крепкий экземпляр попался. О-о! Да ему, как я погляжу, уже и самому это дело успело понравиться! Вот тебе раз! Ну и ну! Какая пикантная неожиданность. Очень такой ценный подарок от Альянса. Что ж, говнюк, по крайней мере, ты теперь хоть умрешь счастливым. А уж Микки никак не сможет не запечатлеть выражение блаженства на твоей тупой роже – он ведь профессионал… надеюсь.

Убедившись, что счастливого придурка уже можно и не держать, разгибаюсь и покидаю съемочную площадку – мне тут больше делать нечего. Толпа дилдаков тут же в ужасе расплескивается передо мной, словно мелкая лужа перед раскаленным добела утюгом. Замечаю в лапах у одного из них нераспечатанную бутылку спиртного и тут вспоминаю, что мне не мешало бы умыться. Несмотря на мою мгновенную реакцию, мне не без труда удается отобрать бутылку, не разбив её. Не на шутку перепуганная мартышка не сразу поняла, чего мне надо, и так резко рванула прочь, себя не помня от ужаса, что выроненную тварью бутылку мне пришлось ловить на лету. Откупориваю эту дрянь ударом в донышко, и пока умываюсь на ходу, стараясь, чтоб мерзкое пойло не текло мне в глаза, слышу сзади новые отчаянные вопли. Даже не стала оглядываться – и без того всё ясно. Наверняка, испуганное не на шутку животное, у которого я отняла бутылку, инстинктивно пало со страху на колени. И, разумеется, все соплеменники, найдя повод вполне подходящим, тут же поспешили приступить к своему любимому занятию, лишь дошло до них, что сама по себе эта животинка мне совершенно не интересна. Какая мерзость…

 

– Лапусик, ты только не пугайся, – ласково зову я Микки, так и не сумевшего заметить, как я тихонько подкралась сзади. – Осторожно, лапочка, не урони винтовочку.

 

– Как ты смогла пройти, там ведь шесть лазерных растяжек? И вообще, кто разрешал тебе приходить на чужую позицию. Разгильдяйство – путь к провалу…

 

Винтовку он и впрямь чуть не выронил, и теперь, чтоб скрыть своё смущение, будет пытаться учить меня дисциплине.

 

– Надо же?! Целых шесть? А я и не заметила… – ложусь рядом с ним пузом на крышу и забираю у Микки ствол. – Займись лучше камерой, оператор, – стрелять я и сама умею.

[Scud-IIEPBblu]

– Да там всё в порядке. Я ведь только на минутку отвлекся. Ты исчезла, ушла с позиции без условного сигнала. Я и не знаю, снимать мне дальше или пора сматываться отсюда. Вот решил взглянуть в прицел – может, я чего не понял.

 

– Только мне не ври, ладно? Ты ведь, небось, в камеру и не взглянул. Всё меня стараешься подстраховать. Не понятно тебе, что ты мне только мешаешь? Ты думаешь, легко мне работать с каким-нибудь уродом, когда я каждую секунду жду, что его башка в любой момент вдребезги разлетится?

 

– Прости. Но… Но мне за тебя всё время страшно. Всё мерещится… всякое. А вдруг не справишься? Вдруг какой-нибудь ублюдок ловчее тебя окажется? Раньше ты мне хоть в спарринге показывала, чего ты умеешь. А теперь…

 

– А теперь, после того случая с Бобби, я и сама боюсь. Да и, если честно, то толку от тебя в спарринге… Ты уж прости, но ты, похоже, когда в спарринге работаешь со мной, то только и можешь вспоминать, как мы с тобой ночью в постели кувыркались. А в спарринге надо работать, по полной выкладываться. Иначе такой спарринг и на фиг не нужен. А я тоже… замечать за собой стала… Жалею я партнера. Не могу ни с кем из своих в полный контакт.

 

– Ага, это ты Бобби теперь расскажи, как ты его пожалела. Хорошо, хоть инвалидом не сделала.

 

– Именно – пожалела. Ты что, разве не понял?

 

– Ни фига себе! Стальной шлем – напополам, кевларовые щитки – в клочья. Слава богу, у него под ними ещё бронежилет был, как предчувствовал мордастый в тот раз, не поленился напялить. Всего месяцем в реанимации отделался… Это где это так жалеют?!

 

– Ничего не могу с собой поделать. Взрослею, наверно. Мне ведь скоро уже шестнадцать…

 

– Да, ты уже большая девочка… Слушай, а тебе никогда не хотелось бросить всё это и свалить из этой страны грёбанной? Представляешь, на каком-нибудь далеком островке в океане… Забыть всё к черту…

 

– Я ведь больше ничего не умею. Только сражаться. Что я буду делать в этом островном раю? Проституткой работать?

 

– Просто жить. Свободно и беззаботно.

 

– С тобой… Такой рай в шалаше. Да? Слушай, к чему все эти глупости? Ты же знаешь, я – боец. Вот победим, очистим страну от этой шефской заразы, от их гнусной оккупации, тогда… Тогда поглядим…

 

– Ладно, заболтались. Кассеты уже кончились, пора сваливать. Растяжки ты, как я понял, разрядила?

 

– Говорю же тебе, ничего я не трогала. Я – другим путем сюда. Но ты прав, тебе со всей аппаратурой там не пройти. Подожди здесь, я пойду – уберу их с дороги.

 

– Вместе пойдем, а то ещё нарвешься. Ты ж не знаешь, где что.

 

– Сказала тебе – жди! У тебя кассеты, тебе нельзя рисковать. Не волнуйся, милый, – я мигом…

 

– …и не капризничай, это не по-мужски…

 

8.

 

Разбор полетов.

 

Так это Свэн называет. Пусть, командир всё-таки. Главный в нашей ячейке.

Основы конспирации. Никого за пределами ячейки нам знать не положено. То есть – абсолютно. Свэн, кстати, тоже никого не знает. Его дело – командовать. А вся связь с руководством группы идет через координатора. Это – один из нас, но кто именно, никому, кроме него самого, знать не положено. Даже Свэну. Каждый командир знает только членов своей ячейки – ровно восемь бойцов включая его самого. И они знают только друг друга внутри своей ячейки, не имея права даже интересоваться, кто из них координатор. Этим координатором может оказаться любой из нас. Тот же Свэн – в том числе. Как координатор передает приказы? Да уж это, как сумеет. Это уж его задача – передать приказ точно и вовремя, но так, чтоб никто в ячейке не смог его вычислить. На то его этому и учили. Ни в чём другом он от любого рядового бойца не отличается. Конспирация.

И группа тоже – та же самая ячейка, только из координаторов ячеек. В группе тоже есть свой командир, но команды он получает тоже анонимно – через одного из рядовых координаторов, являющегося при этом ещё и координатором группы. А тот их доставляет из отделения. И так – до самого Центра. Так, по крайней мере, нас учили. Уроки конспирации – они ведь самые главные для каждого будущего подпольщика. Без этого в наше поганое время никуда не денешься.

Есть только одно исключение – сам Центр. Он, разумеется, никаких приказов ни от кого не получает, он их сам раздает региональным центрам. Он же и решает, когда и какому из региональных центров он передаст свои полномочия. Вы ж понимаете, надеюсь, что ни один региональный центр не должен надолго оставаться Центром. Иначе его случайный провал мог бы привести к провалу всего подполья. Поэтому ни один центр не знает ничего лишнего обо всех остальных центрах. Как региональные центры получают приказы Центра и как те отчитываются – этого нам знать не положено. Догадываюсь только, что и это дело очень хорошо продумано. Доказательство тому – случаи провала ячеек единичны, а о провале целой группы власти могут теперь только тупо мечтать. Не говоря уже о более серьезных достижениях в борьбе с нами.

Одним словом – конспирация.

Не от хорошей жизни, разумеется. По большому счету, власти нас к этому сами же и вынудили. А как бы иначе мы смогли с ними бороться? Полиция обычная, полиция финансовая, полиция налоговая, полиция информационная, две дорожных полиции: транспортная и пешеходная. Ну и, разумеется, спецслужбы: тайная полиция, служба безопасности, служба надзора, служба контроля, контрразведка… – такое впечатление, будто кроме разных полиций и спецслужб в стране никого уже и не осталось. И это – увы, без преувеличения. Ведь даже все департаменты у нас работают, в первую очередь, на тайную полицию. Оттого-то там столько путаницы и неразберихи, что некогда им своими делами заниматься.

Хорошо хоть, они всё время друг с другом сталкиваются. Вот, помню, был случай.

Пьяный водитель проехал на красный. Транспортники его, естественно, тут же с вертолета – на прицел. Стоять, ни с места, стреляем без предупреждения! Тут уж попробуй шелохнуться, когда оба роторных пулемета на бортовых пилонах вовсю визжат, вращаясь, в упор на тебя нацеленные, да ещё и обе подвески раскрыты. Для острастки, понятно. Какой же идиот станет на такого говнюка зря НУРС тратить, когда из его грузовичка и один пулемет за полсекунды груду дырявого металлолома сделает. Влип, в общем, дядька, по самое "не балуй" влип… А он, не будь дурак, из машины выскочил – да бегом. Тут на него уже пешеходники: какого черта, мол, по дороге бегаешь?! Не можешь, гад, до перехода доползти? Тот от них с перепугу в скверик – шасть! А там уже свои хозяева. Что, говорят, в общественном месте – да с пьяной рожей? Не порядок, говорят, давай штраф плати. Дядька бедный тут прямо аж в крик – да достали же, мол, уже, козлы! А на него сразу информационщики: что, плохо отзываешься об органах, да? А на каком основании? Ну-ка, давай, пройдем… Короче говоря, пока дядьку повязали, так сами блюстители друг с другом из-за него успели передраться – чуть до стрельбы не дошло. Вот так вот и живем…

[Scud-IIEPBblu]

Но это всё – свои. Если можно так сказать. Потому как все они – такие свои, как те, что под рубашкой ползают.

А над всеми ними – ещё и Шефы. Тоже, своего рода, – координаторы. Только не тайные, как у подполья, а нагло-демонстративные. Для прикрытия. А есть ещё и тайные – самые опасные. Сидит такой где-нибудь в суде, типа, следит там за соблюдением законности. А сам при этом ещё и тайно руководит каким-нибудь… ну, к примеру, департаментом сельскохозяйственного машиностроения или, скажем, департаментом пропаганды. А может быть – контрразведкой. Поди, их разбери!

А ещё есть службы Альянса. Военная полиция, тайная полиция, контрразведка. И ещё, как это ни смешно, – разведка. А почему бы и нет? Страна-то для них, как ни верти, – чужая. Оккупированная, конечно. Добровольно позволившая всю себя оккупировать. С согласия предательской правящей верхушки, позвавшей в страну всю эту заразу, чтоб с её помощью свой народ держать в повиновении. Но всё равно – чужая. Так как же в ней не держать ещё и разведку?!

До смешного доходит!

Приходит это, значит, как-то раз наш Свэн прямиком в городское управление тайной полиции и нагло так заявляет: я, мол, должен допросить арестованного такого-то. Те сперва офигели, а он им нагло: я – из разведки Альянса, имею право. Те, конечно, мнутся в нерешительности, ну, а он им: я что вам, удостоверение разведчика должен предъявить, что ли? Перетрусили тогда компетентные: что вы, что вы, говорят, как можно. И послушно так допрос ему организовывают. Уверена – они даже подслушивать не посмели, о чём он там их арестованного на том липовом допросе спрашивал. Да какое там! Они даже начальству своему доложить и то не осмелились. Даже когда запись с того "допроса" на весь мир через спутник, перехваченный нашими умельцами, целые сутки крутилась, они и то всё отрицали. Уперлись гады и – ни в какую. Фальшивка, говорят, наглая клевета. Да у нас, говорят, и тайной полиции нет никакой, и отродясь её не бывало. У нас, мол, страна свободная, это вам – не при Империи. А Свэн, такая наглая тварь, сам приходит снова в то отделение и добровольно им сдается. Вот, мол, я – тот, кто вас так позорно обул. Ох, что тут началось! Они его даже арестовать не посмели. Что вы, что вы, говорят, мы, мол, вас впервые видим. Ступайте себе с богом, молодой человек, пока вас, чего доброго, в дурку не забрали. Повадились, мол, тут, понимаешь ли, всякие разные шастать, спасу нет от них. Да нет тут никакого управления, ни городского нет, ни деревенского. Да и полиции никакой тут не было отродясь. Районный департамент памятников старины тут, ясно? Мы, мол, здесь старые имперские скульптуры сортируем: какие, значит, прямиком в переплавку, а каким стоять в веках – такие в Империи, оказывается, тоже имелись.

И вот, можете себе представить, – ведь до сих пор в том здании вместо управления тайной полиции действительно работает районный департамент по памятникам, наследие Империи разгребает. Единственный на всю страну…

Вот так Свэн и попал в нашу ячейку. Его прежнюю, конечно, сразу же тогда расформировали, знали ведь, на что шли, когда такую наглую акцию им поручали. Всех пришлось срочно по разным городам распределить. А самого Свэна отправили прямиком к нам в столицу – туда, где его уж точно искать не додумаются. Только тогда Свэн ещё, разумеется, не был командиром. Да и Свэном тогда он тоже не был.

 

И вот теперь этот "разбор полетов". Любит мальчишка громкие названия, такие вот, значит, романтические. Что ж, пусть. Без позерства в нашем деле тоже никак нельзя. Проверено на практике: кто не выпендривается по мелочам, тот раньше других горит по крупному. Кураж пропал – жди ареста. Примета верная.

К работе, впрочем, Свэн относится крайне серьезно, тут уже не до позерства, не до личных амбиций. Потому и весь отснятый материал он просматривает лично. Тут же, разумеется, и звездюлей всем раздает. Камера, дескать, куда у тебя глядит? Как дилдаки Шефа насилуют, снимает? Это – правильно. А где запись, как они своих сородичей оприходовали? Да, вижу. Двоих заснял. А где третий? Ну и что с того, что мертвого? Откуда ты знаешь, может, командованию как раз и нужны кадры с некрофилией? Ты кто такой, чтоб об этом судить? Ты что – наш координатор? Тем более не имеешь права перед нами раскрываться. Под трибунал захотел? Так я тебя сам и расстреляю за нарушение конспирации, без всякого трибунала. Что, не координатор? А кто тебе позволил признаваться, что ты не координатор? Ты что, дисциплины не знаешь? Вот из-за таких, как ты, фараоны и палят наших координаторов. Первое тебе предупреждение, понял, разгильдяй? Оно же – и последнее. Да что ты мне про девку этого урода? Да заснял, молодец. Но тебя туда за этим и посылали. За этим, а не для того чтобы своей же напарнице мешать работать. Плевать мне, что тебя на снайпера учили. Моя задача – послать на дело оператора, а какой из тебя снайпер, посмотрим, когда прикажут стрелять, а не снимать. Понял? Да, правильно, – это я сам тебе велел взять на дело ствол. Но я ведь, если ты ещё не забыл, приказал тебе не стрелять без самой крайней необходимости. И ещё, между прочим, от съемки приказал не отвлекаться. Был тебе от напарницы условный сигнал о срочной помощи? Не было. Так какого ж ты хера за винтовку хватаешься? Она что, дура? Она что, хуже тебя подготовлена? Вот прикажу ей в спарринг с тобой, да в полный контакт – пусть тебя отделает, как бедного Бобби. Чтоб у тебя, дурака, больше не было твоих идиотских сомнений. А деда того тебе кто велел снимать? Кому какое дело, с кем там эта оккупантская шлюха подралась?! Ты что здесь, на тайную полицию работаешь? Тебе кто велел мирных граждан подставлять? Какое твоё дело, что Шеф старика на улице убил? А вдруг у дедка живые родственники остались? Ты хочешь, чтоб из-за твоей глупости их арестовали, да? Тебе, дураку, было приказано – начнешь снимать, когда напарница с Шефом заговорит. Ты что думаешь, командование само не знает, что тебе, дураку, приказывать? Да, я и есть твоё командование. Может быть, последний день. Я и сам знаю порядок. Если запись с её физиономией в эфир пойдет или ещё куда, так нашу ячейку заранее расформируют – так положено. И что ты думаешь, наш координатор обо всех твоих выходках самовольных наверх не доложит? Не имеет права, понял. Короче, пока кроме нас с тобой кассету никто не видел – всё лишнее стереть. Это мой приказ. Сам проверю.

Теперь с тобой, красавица…

И тут такое начинается!… Я уж решила, что меня-то он точно расстреляет. И оделась я, видите ли, не так, совсем на проститутку не похоже, а ведь было же мне, дуре, приказано. И вела-то я себя, типа, не так, как проституткам положено. Можно подумать, будто он сам – проститутка, и всё-всё он про них знает. Ну, или, как минимум, – профессиональный сутенер. И ещё наглость моя ему не понравилась. Типа, проститутка должна дилдаков бояться до обморока, должна смирно стоять раком, пока они её насилуют. Да ещё и жопкой вертеть для их удовольствия. А не убивать их пачками, не калечить зверье направо и налево. Что? Сам приказал наглядно показать зрителям, как с этими ублюдками надо расправляться? Да, приказал. Но не самой же их для этого провоцировать. Что? Приказ был – держать Шефа, пока дилдаки его насилуют? Да, был. А как при этом самой от них защищаться? Да, такого в приказе не было. Но всё равно. Мы что тут с тобой, для того чтоб приказы обсуждать? Это, красавица, тебе кто приказывал? Вот то-то. И кто разрешал покинуть позицию до окончания съемок? То есть, да, конечно. Приказа оставаться там тебе тоже никто не давал. Ну, тогда… тогда, значит, должна была действовать по стандартному плану. Держать жертву, пока самой опасность не грозит, а потом дать сигнал напарнику, чтоб прикрыл твой отход. Вот так, наверно. В любом случае, не должна была к напарнику на его позицию заходить. А если б ты на растяжке подорвалась бы? Кому тогда за тебя отвечать? А если б он тебя за шпика принял, да пристрелил бы? Хотя – да, ты ж у нас, типа, бессмертная. Кто ж тебя заметит, как ты подкрадываешься… И кто тебя пристрелить успеет, даже если и заметит… Что правда, красавица, – то правда. Это всё – так. Умеешь. Ну вот и используй свою подготовку так, как тебе командование приказывает. А то развели мне тут, понимаешь, самодеятельность. Умные все больно! Я что, виноват, что меня вашим командиром назначили?! Я что, просил кого-то? Так за что мне, скажите, такое наказание – не ячейка, блин, а сборище героев-одиночек. По подвалам контрразведки соскучились, да?…

[Scud-IIEPBblu]

Дьявол! Вот ведь как будто накаркал, придурок. Эх, не хватает в правилах конспирации одного пункта – жуть, как не хватает! Самого, думаю, главного. Типа, начал командир паниковать, стал про застенки вспоминать – тут же его, паникера, и пристрели. Пока он, значит, беду на всю ячейку не накликал. Верная ведь примета. Ну и что с того, что всё это – предрассудки?! Да в нашей работе, считай, на таких вот предрассудках всё и держится…

Повязали меня, правда, совсем уж по-идиотски. Приперлась я, значит, к Микки домой. Уже – нарушение непростительное. За это одно меня уже надо бы под трибунал. Да ещё и тайно. Вот ведь – дура! Но не на конспиративной же явке нам с ним трахаться… Ну, или, скажем, у Свэна разрешения на это спрашивать. Да? Словом, сама кругом виновата. Как Микки позволил взять себя под прицел? Ну, для меня и это – не вопрос. Пригрозили, небось, что пристрелят меня, если попытаюсь сопротивляться, и не огнестрельным, разумеется, а разрядом из тайзера. Всё равно, мол, живьем возьмем твою сучку, только лишний раз ей придется корчиться от боли. Прямо у тебя на глазах. Вот он, значит, и раскис, козел. Черт! Все мужики – козлы. Проверено. Ради своей б(лэди)дюшки, раз-другой им оттраханной, любой из них маму с папой продаст, не то что собственную шкуру. Козлы – да и только! Я тоже – дура недоделанная. Надо мне было тогда плюнуть на всё, сам же, козел, виноват. Да и, считай, всё равно ведь не жилец он уже. Так нет же! Ну, думаю, пусть вяжут. По дороге, думаю, как-нибудь выкручусь. Глядишь, ещё и этого козла недоделанного спасти удастся. Хрен там, они знают, с кем им дело иметь пришлось. У меня ведь на лбу не написано, кто я, и чего умею. Ну, подумаешь, так, б(лэди)дюшка какая-то мелкая…

Ага, как же!

Я, блин, и ахнуть не успела, как эти уроды мне шприц в жопу – и "спокойной ночи, малыши"!…

 

Очнулась я уже в тюрьме. Чисто кругом, стерильно. Прямо тебе – палата больничная, да и только. Белый кафель, белые простыни на койках… Это – на всех соседних, пустых. А подо мной, чувствую, вместо простыни – толстая такая жесткая гладкая клеенка. Чуть ли не линолеум. Понятно – намек мне такой. Мол, сейчас ты, девка, тут у нас и обоссёшься, и обосрёшься, и облюёшься. Вот как только возьмемся мы за тебя всерьез… Опять же, кровью своей чтобы, значит, не запачкала. Ну, всё, ну, блин, напугали бедную девочку. А то я сама не знала, что меня ждет, в случае ареста.

Вот башка, сволочь, – ну до чего же болит. Только это – не от снотворного. Лежу я на этом линолеуме, как на операционном столе, голая и беспомощная, словно труп, и пошевелиться не могу аж нисколечко. На спине лежу, развратно ноги раздвинув да рот широко разинув – и делай со мной теперь, кому что в голову взбредет. Вот влипла! Идиотка недисциплинированная.

Ну, мне-то его не видно, но умом я прекрасно понимаю – стоит у меня где-то под затылком стационарный магнитный парализатор, потому и не могу я даже пальцем шелохнуть. Очень такое, знаете ли, прогрессивное изобретение наших заокеанских Просветителей. Прогрессивное и гуманное. Меня теперь они могут пытать, как хотят, а я не только шелохнуться не смогу, но даже орать от боли. Какое там! Эта сволочная техника мне даже сознания потерять не даст. Очень удобное приспособление для этих палачей. Ну, вот разве что к голове моей им близко подходить не рекомендуется – может прихватить самого ненароком. Да ещё ближе метра от моей башки никакую железяку никто удержать в руках не сможет, пока этот дьявольский девайс работает. Что ж, уже то радует, что хоть зубы мне сверлить эти садисты не станут или, скажем, язык тисками давить. Не бог весть, конечно, какое облегчение. Да и пытка эта, пожалуй, уж больно устаревшая. Куда проще сунуть мне в рот моток оголенного провода, а второй провод подцепить к железному фаллосу… ну, такому, знаете, ребристому да пупырчатому – подлинней да потолще. Да засунуть его мне во влагалище, чем поглубже…

Нет, пожалуй, – не так. Так они, считай, половины всего своего удовольствия лишатся. Ощущения мне это, разумеется, обеспечит все в полном объеме. И, без сомнений, – те самые, что они хотят. Да вот только корчиться от боли у них на глазах я всё равно не буду – не смогу. Так что придется им всё же этот их офигенно гуманный девайс отключать периодически. Ненадолго так, только чтобы зрелищем насладиться, как у них на глазах молодая голая девка будет вся трястись, корчиться да извиваться, как будет она метаться в дикой агонии. Надрывно орать будет, блевать, ссаться и сраться – всё, как полагается, всё в полном ассортименте.

А они будут ток через меня всё добавлять и добавлять. Постепенно, очень постепенно, чтобы как можно дольше растянуть своё удовольствие. Сперва у меня глаза лопнут от натуги, потом – голосовые связки. Им они ни к чему. Знают же, что всё равно ничего им не скажу. Потом у меня от жутких судорог начнут рваться мышцы и ломаться кости. Но они, конечно, будут включать парализатор, чтобы уж слишком быстро я у них не сдохла. О! Они, конечно, постараются, ещё как постараются. Они ведь, пока парализатор работает, меня так мучить могут сутками напролет, даже неделями. И буду я неподвижно валяться в какой-нибудь жуткой позе, в какой меня включение парализатора застигло. И обо всех моих адских муках будут свидетельствовать лишь две тоненькие струйки дыма, вьющиеся у меня изо рта да промеж ног. А эти палачи меня будут навещать. Изредка. Только чтобы, выключив на пару минут парализатор, очередной раз насладиться зрелищем, как я ору и корчусь от боли. А потом будут снова включать дьявольскую хреновину, чтобы я до следующего раза опять валялась в новой уродливой позе…

А потом, чтоб не дать мне сдохнуть слишком быстро, мне дадут маленькую передышку. Они меня даже малость подлечат, чтобы потом можно было мучить меня как можно дольше. Они меня даже накормят и напоят, чтобы мне было потом, чем ссаться, сраться и блевать для их удовольствия. Они меня даже изнасилуют во все дыры – огромной такой толпой. Глядя, как я корчусь, пока они меня насилуют, и сравнивая зрелище с тем, как я корчилась, когда они меня током пытали.

И только после этого примутся за меня снова…

 

Ну и что? Тоже мне – удивили! Да кто, вообще, от этих сволочей когда-то ожидал чего-то другого? Что я – не знаю, в какой стране живу? Знаю. Прекрасно знаю. Или я не знала, чем рискую? Знала, прекрасно знала. Для каждого бойца любой активно действующей ячейки подполья постоянная угроза провала и ареста – реалии обыденной повседневности. Это, увы, как правило, – лишь вопрос времени. И никого из нас ничем подобным не удивишь…

 

Вот признайтесь честно, вы ведь тоже поверили, что ничем этим подонкам меня так и не удалось удивить? Поверили, да? Ну, тогда, значит, не одна я такой наивной дурочкой оказалась.

Удивили меня, ох, как удивили!

И чем! Не пытками своими зверскими. Нет. Куда там!

Можно даже сказать – совсем наоборот.

 

Вот скажите, откуда мне известно, что во время пыток мои глаза лопнут первыми? Ещё до того, как я порву свои голосовые связки нечеловеческими воплями. А всё ведь элементарно. Мои глаза – единственное, чем я могу кое-как ещё шевелить. Я ведь парализована полностью, я ведь даже не дышу. Не зря же они воткнули мне в легкие два прозрачных шланга через обе ноздри. Кислород через них в меня качают, чтобы я не задохнулась.

А глазами я уже всю камеру пыток оглядеть успела. Даже нашла уже станок, в котором меня будут насиловать, и разобралась, как он устроен. Примитивная такая конструкция. Толстая железная труба от пола до потолка. На высоте члена стоящего на полу мужика приделан к той трубе полуметровый горизонтальный железный штырь. А на его конце – тиски. Только эти тиски не для сдавливания, они, наоборот, в рот мне вставляются между зубами и, раздвигаясь вверх и вниз путем вращения рукоятки их винта, широко раздвигают мне челюсти двумя полукруглыми железяками с канавкой для зубов. Это, надо понимать, чтобы в рот меня насиловать. Большего, в принципе, уже и не надо – когда твои челюсти так закреплены, никуда уже и не рыпнешься. Но сверху свисают на цепях ещё и два стальных браслета для рук. Это уже для удобства, чтобы я руками не мешала им щупать меня, пока они меня будут насиловать. Ещё две пары браслетов на полу прикованы короткими цепочками. Это – для ног. Одна пара поближе, чтобы я стояла на широко расставленных в стороны ногах, высоко задрав вверх жопу. Другая пара – подальше – чтоб я стояла на раздвинутых коленях. И матрац с домкратиком. Видимо, для насильника, захотевшего лежать подо мной на спине. Полный, значит, джентльменский набор. Удобно…

 

…И тут вдруг замечаю я, что кто-то уже в камеру заявился. По мою душу, не иначе. Я ж тут одна…

В голове у меня такое болото, так проклятый парализатор давит на мозги. Но со страху мозги мои неожиданно проясняются. И сразу – целая вереница эмоций.

Ужас. Жуткий ужас, что настала уже пора на своей шкуре познать мне все легендарные прелести застенков тайной полиции.

Стыд. Как ни удивительно, самый настоящий жгучий стыд, что вот уже глазеет на меня – голую и развратно растопыренную – какой-то мужик. Что вот сейчас подойдет поближе и начнет меня лапать своими грязными ручищами, нахально пользуясь моей полной беззащитностью.

Удивление. Неописуемое моё удивление. Вот уж не ожидала я здесь увидать знакомую физиономию!

Радость. Глупая радость от столь нежданной встречи. Сама себе поверить не могу – неужели это он?!

Обалдение. Да какого ж ты черта напялил на себя этот мерзкий мундир?!

Догадка. Боже! Неужели этот безумец пробрался сюда, чтобы попытаться меня освободить?! Вот ведь, идиот! Ты хоть соображаешь, во что ты влез?!

[Scud-IIEPBblu]

Ужасная догадка. Нет, не спасать меня он сюда явился. И мундир на нём не бутафорский, не с чужого плеча.

Прозрение. Страшное и беспощадное прозрение. Или… или, может быть, только ещё одна догадка? Но от того ничуть не менее страшная и беспощадная.

И, разумеется, бешеная злоба. Не на него даже злоба – на саму себя. Ах ты ж, сраная грязная б(лэди)дь! Ты кого, шлюха дранная, на груди пригрела?! Это ж надо было идиотке грёбанной целый год с провокатором трахаться! Или, может быть всё-таки, с грязным предателем? Да какая тебе, сука ты сраная, разница, в конце концов?! Вот жаль ещё, что не успела залететь от него. Поделом бы тебе было, б(лэди)дина сволочная! Родила б ему ублюдка поганого, чтоб совсем уже тебе полной мразью себя чувствовать…

 

– Ладно, крошка, – начинает Микки, подойдя поближе. – Не мучь себя зря сомнениями. Я тебе сам всё расскажу. Да, я не провокатор. Уж извини, красавица моя ненаглядная, за такую позорную правду. Я – всего лишь трус и подлый предатель. Надеюсь, так тебе ещё противней будет. И меня не перевербовали. Я сам пришел и предложил им свои услуги. Добровольно. Хватит, наигрался в ваши дурацкие детские игры. Пора уже пожить по-человечески, для себя. Так-то вот.

 

И улыбается мне так приветливо. Такая уж у него улыбочка гнусная. Да и, вообще, вся его рожа подлая таким самодовольством сияет, будто он чем-то героическим хвастается. Сволочь!

И начинает щупать меня руками. Пидор вонючий! Вот знаете, до того мне мерзко вдруг делается, когда вспоминаю я, как всегда сходила с ума от удовольствия в его крепких волосатых руках, какими они мне всегда казались надежными, ласковыми, любимыми. Мужскими – одним словом. До того мне теперь от них делается мерзко, что начинает меня мучить жуткая тошнота. Даже чертов парализатор от неё меня не спасает. Внешне оно, разумеется, никак ни в чём не проявляется, но я поклясться готова – если б меня сейчас сотня грязных дилдаков щупала, мне и то не так мерзопакостно было бы.

 

– Знаешь, дорогуша, – рассказывает мне эта мразь, постепенно возбуждаясь, догадываясь, видимо, как мне всё это омерзительно, и наслаждаясь гнусностью всего происходящего. – Знаешь, а ведь я тебе за это благодарен. Если б не ты, если б я так не боялся тебя потерять, я ведь никогда не стал бы предателем. Это, радость ты моя бесценная, ведь я только благодаря тебе так вовремя поумнел. Ты мне, можно сказать, жизнь спасла, красавица моя ненаглядная. Вот. И, ты знаешь, я ведь уже придумал, как я тебя за это отблагодарю…

 

Очень, блин, мне это интересно. Что ещё за подлость эта мелкая сволочь могла придумать? Думает, небось, что я прям горю уже от нетерпения все грязные подробности от него сейчас же услышать. Вот же – гадина!…

 

– Знаешь, девочка, – воркует Микки. – Наших всех уже, конечно, повязали. И работают над ними очень, так, знаешь ли, профессионально. Не наши, нет. Там для этого дела специально дюжина Шефов заявилась. Крутые, такие, перцы. Ну, ещё бы! Как мы их позавчера опустили! Песня! Сказка! Только к нам двоим у них нет претензий, понимаешь. Я – предатель. Ты – в группе не дольше года, тоже не можешь оказаться координатором. Ну и что с того, что мы были главными исполнителями?! Подумаешь! Им такая мелочь ни к чему, им координатора подавай. Профессионалы, блин. Им все эмоции – побоку. Им выход на группу нужен позарез. Надеются на успех, ты себе представляешь? Вот ведь придурки! Оптимисты грёбанные. Короче, радость моя, – Свэну с его ребятами сейчас ни один больной на голову не позавидует.

 

Дьявол! Да эта мразь, кажется, и впрямь ребят жалеет. Искренне. Вот ведь не думала никогда, что среди мерзких предателей ещё и такие вот извращенцы попадаются… Предал их, сволочь, обрек на муки. Может быть, даже сам их арестовывать помогал. Ну, примерно, как меня тогда… А теперь жалеет. Сочувствует. Наслаждается сочувствием и своей подлостью. Мразь!

 

– А у меня, голубушка, уже билеты в кармане. Через неделю мы с тобой летим. Помнишь, мы с тобой там, на крыше, про остров да про рай в шалаше? Помнишь, знаю, что всё прекрасно помнишь. Вот туда мы с тобой и отправимся. Что, удивил? Не ожидала? А вот я такой. Да, конечно. Ты меня считаешь теперь подонком, мерзким иудой. Понимаю. И даже не спорю. Ты совершенно права, моя лапочка. Только не знаешь ты, девочка, ещё, что сама ты – и есть те самые мои тридцать сребреников, за которые я продался. Вот так-то…

 

– Спрашиваешь, красавица, почему через неделю? – продолжает эта мразь, не прекращая щупать моё беззащитное тело и всё больше этим возбуждаясь, хотя я, разумеется, ни о чём эту грязную сволочь не спрашиваю, да и спрашивать не стала бы, даже будь у меня возможность. – Видишь ли, красавица. Тебе перед этим волшебным путешествием ещё предстоит за всё расплатиться. Тебе завтра сделают маленькую, такую, операцию. Мозгов тебе лишних немножко вырежут. И будешь ты после этого полной идиоткой. Бессмысленным животным, годным только для секса. И повезу я тебя на свой прекрасный островок не просто так, а своей преданной сексуальной рабыней. Будешь ты там меня услаждать, и ни о чём кроме этого никогда уже больше не вспомнишь. Так-то вот, красавица…

 

И тут эта мразь наглеет до того, что сует руку куда-то под стол и щелкает там тумблером. Я тут же сразу понимаю, что выключил он парализатор. Не потому понимаю, что я сразу чуть не облевала его от скопившегося во мне жуткого омерзения. Нет, это я в себе сумела подавить. Просто дышать я начала самостоятельно, и сразу же это почувствовала. Но и только…

Ах, знали бы вы, как мне хотелось тут же убить эту мерзкую гадину! Не ликвидировать, как нас учили – быстро и без следов насилия. А именно убить. Бить его долго и больно, кромсать, увечить. Переломать все кости по очереди, отбить все внутренности. Начиная с его проклятого мужского достоинства. Но при этом бить не просто жестоко, но ещё и очень расчетливо. Так, чтоб не смог он до самой смерти сознанья потерять. Чтобы мучился до последней секунды, выл звериным воем, корчился…

Я всё это тоже отлично умею!

Но я сдержалась.

Спросите меня – почему? Думаете, меня так ошарашил его безумный риск? Ну, в самом деле, подумайте. После всего рассказанного, кто осмелился бы вот так меня освободить? Самоубийца? Отпетый мазохист? Полный идиот, которому и мозги вырезать уже незачем? Или, может быть, – иуда, ищущий после своего гнусного предательства подходящую осину, чтоб на ней повеситься?

Думаете, поняла я, что ищет он мучительной смерти как искупления, и потому не захотела в этом ему помогать?

Да ни хрена подобного!

Нет, когда эта сволочь влезла на меня и овладела моим телом – с этим, как раз, всё было в полном порядке. Я даже не сопротивлялась. Такое грязное и унизительное наказание я сама себе определила как справедливое возмездие за всё. Такой вот, значит, приговор сама себе я вынесла. Лежала под ним смирно, пока он в меня удовлетворялся. И смиренно потом стояла раком, когда он меня перевернул и трахал в(анально)у. И покорно обсосала его испачканный моим г(фекалиями)ом член, после того, как он мне в(анално)у ко(удовлетворился)чил. И опять покорно всё терпела, пока он снова меня щупал. И когда он снова меня трахал – теперь уже в(орально)т.

Покорно и равнодушно. Ни в чём ему не сопротивляясь, но и не возбуждаясь, разумеется, ни капли.

Это даже не было такой себе изысканной женской местью, как кто-нибудь из вас мог бы подумать. Ни разу. Ни за что я ему не мстила. Ни за то, что эта гадина натворила, ни за то, как эта сволочь трахала меня целый год, притворяясь моим бойфрендом, ни даже за то, как эта мразь собирается пользоваться мною теперь.

 

После того, как эти гады превратят меня в полную идиотку…

[Scud-IIEPBblu]

24.

 

Проект горел синим пламенем. Весь, без остатка. Подчистую.

 

Собственно говоря, такое ощущение бывает всегда перед сдачей проекта. И к этому давно пора бы уже привыкнуть. Но только привыкнуть к этому, видимо, невозможно. Поэтому приходится терпеть. Сопеть себе в тряпочку и терпеть. Хвосты подчищать, глянец наводить. Жрать валидол горстями… – и терпеть.

И ещё соблюдать конспирацию. Вы когда-нибудь пробовали жрать валидол и при этом подбадривать своих гавриков? Вдохновлять их на трудовые подвиги. Строить радостную физиономию преуспевающего руководителя, игриво щипать за задницу кокетливо вертящую ею молоденькую секретаршу, бодро рапортовать наверх начальству, изо всех сил ограждая своих балбесов от "гениальных" новаций руководства, так не вовремя рождающихся в головах этих бездельников в самое неподходящее для этого время…

А в промежутках прятаться ото всех в сортире… – и там горстями жрать валидол.

 

Только на этот раз всё было куда серьезней. Я ещё и сам не знал, откуда у меня такая уверенность. Наверно, я так никогда и не дорос бы до руководителя проекта, не будь у меня какого-то шестого чувства на этот счет. И это чувство теперь ввергало меня в настоящую панику.

А паниковать, казалось бы, пока не было никаких причин.

По отдельности вроде бы всё прекрасно работало. Физика радовала глаз. Последнего бага мои оболтусы отловили ещё полгода назад. Демонстративно загнали его на мой комп и устроили над ним показательную казнь. Графика вообще была обкатана ещё в те времена, когда я прогуливал пары с разбитными шалавами, а ночи просиживал за пулькой в прокуренной комнате студенческой общаги, проигрывая остатки стипендии и мысленно прикидывая: сколько можно продержаться, если собрать воедино и сдать всю баррикаду скопившихся пивных бутылок. За качество модуля искусственного интеллекта тоже можно было не переживать. Рыжий умудрился купить его готовым – проверенным, обкатанным и снабженным сертификатом отличного качества – у каких-то жутко засекреченных обормотов, уже пару лет поставлявших свой продукт военным. Серьезный такой продукт. Насчёт него если и приходилось чего опасаться, так это только конкуренции. Того гляди, додумается начальство поручить такому продукту все мои полномочия – и труба. Шагай тогда на биржу искать себе новую работу.

Оставались только социология и генератор личности. И это было самое страшное. Именно потому, что съезжать тут было уже не на кого.

Да и самолюбие мне этого не позволило бы. Взять хоть ту же социологию. За каким тогда хреном я защищал свою кандидатскую именно по этой теме?! Да ещё и название, помню, тогда выдумал такое… ну… солидное, что ли. "Методы и способы верификации аутентичности универсальных компьютерных моделей социального и асоциального поведения маргинальных слоев населения в экстремальных экономических условиях на примере…" – черт, сам уже не помню, как там это у меня лихо было закручено. Недаром же мой оппонент на защите даже названия толком прочитать так и не сумел. И вот теперь признавать, что всё это полной туфтой оказалось?!

А что поделаешь? Не валить же всё на генератор. Это, вообще, – наше ноу-хау. Ради его применения весь проект, собственно говоря, и затевался.

И, что ведь самое паскудное, по отдельности ведь и тут придраться, кажется, совершенно не к чему. По отдельности ведь каждый модуль у нас так красиво работает – просто песня! А вот всё вместе…

Нет, всё вместе тоже работает. Куда ж оно денется. Да и попробовало бы хоть что-нибудь не работать! Тут мои гаврики спуску не дадут – живо все кишки вывернут наизнанку. Они у меня и не с таким справляться приучены. Я, слава богу, лузеров в своей конторе не держу. Никогда не держал, и впредь не намерен. У меня с этим строго!

Да в том-то всё и дело, что придраться совершенно не к чему. Вот только результат…

Первым звонком мне было увольнение трех молодых тестеров. Ну, дело-то привычное. На этой работе вообще редко кто подолгу выдерживает. Тут уж надо какой-то особый склад ума иметь, чтобы на такой должности задержаться. Да и для дела полезней, когда несмышленый новичок берется тестировать. Свежим взглядом оно ведь куда лучше видно, где тут у нас что-нибудь не так. Потому и Рыжий не скупится – набирает зеленых пацанов да платит им по-взрослому. Авось, да будет какая польза от какого-то. Вот только не бывало прежде ни разу, чтобы эти молокососы вот так, сразу по трое, заявления на стол швыряли. Но мне тогда, честно признаюсь, совсем как-то не до этого было. Я даже не сразу понял, что не случайность это, далеко не случайность. Откровенный такой демарш. Будто нагло обманули бедненьких, будто шли они работать в беленьких воротничках, а я их тут заставил вагоны дерьма вручную разгружать. И далеко не сразу дошло до меня, дурака, что отнюдь не с похмелья у них тогда рожи были такие недовольные.

Потом пришел черед удивлять меня уже старикам. Держит Рыжий ещё и таких, целую, считай, бригаду держит. Эти тестерами работают, я уж и сказать вам не смогу точно, с каких времен. Зубры. Волкодавы. Этих уж, казалось бы, ничем не проймешь. Нет, из этих, разумеется, никто не стал коленца выкидывать. Я, признаться, и сам не знаю, какими суммами Рыжий всю эту братию здесь удерживает, а только поклясться вам могу – никого из них с его работы и под страхом смерти не выгонишь. Так что от них я никогда не мог ожидать никаких истерических выходок.

Да их, разумеется, и не было.

А только стали их ряды как-то так незаметно редеть. То один вдруг малость приболеет, то другого жена из дому выгонит ни с того ни с сего, то третьего на улице пьяные подонки покалечат. То вдруг четвертый пропал. Куда девался, спрашивается? Ах, дьявол! Да его, оказывается, мусора замели. Это ж надо же?! По пьяному делу избил на панели трех проституток. Да он же и не пил никогда! Как какой корпоративчик – он сидит себе трезвый как стеклышко, да знай себе минералочку литрами потребляет. Вот тебе, на фиг, и трезвенник, мать его!…

Я тогда, правда, уже сам в это дело впрягся по полной. Спихнул всю текучку заму, а сам тестировать засел. А куда ж ты денешься?! Молодых тестеров Рыжий, конечно, укомплектовал. Перекопал их, наверно, с полсотни, но нашел в конце концов дюжину… Вот только знаете, я как на эту свору поглядел – мне аж поплохело. И где он только нашел таких отмороженных?! Сидят за компами, будто обкуренные. Все как на подбор. Ну, да черт бы с ними, не мне же им, в самом деле, платить со своего кармана. Это уж пусть Рыжий сам парится как знает. А вот за стариков работу делать надо, её, кроме меня самого, за них никто не сделает.

И вот сижу я, вникаю, а сам вдруг замечаю краем уха, что один из старичков что-то такое мерзопакостное под нос себе угрюмо бурчит. Побурчал так с минуту, откинулся, потянулся и побрел на перекур. С таким видом, заметьте, откинулся, что я аж удивился, как это он в экран со злости не плюнул. Потом вдруг слышу – опять знакомое такое бурчание. Но на этот раз уже с другого места. Блин! Да он, оказывается, и не бурчит, это ж он, оказывается, напевает. Не долго, правда. Поставил комп на паузу и отвалил. Ему, типа, к зубному пора. Не спросил у меня разрешения, а просто поставил перед фактом. Да злобно так, будто это лично я ему зубную боль причиняю. Я, признаться, даже как-то забыл возмутиться такой его наглостью, до того дико меня всё это удивило.

А ещё через пару дней я и себя поймал на вот этом самом бурчании. Ну, блин, думаю, вот ведь заразная штука. Уже и ко мне прицепилось. Главное – и мелодия ведь мне не особо так знакомая. Да и чувствую, что фальшиво ведь напеваю… И тут вдруг доходит до меня, что не в мелодии дело – в словах!

Слыхал я когда-то эту грязную песенку. И, помнится, так жутко меня в своё время она разозлила. Я тогда ещё возмущался, как это власти такую дрянь не запретят. Нет, дело вовсе не в мелодии, она-то, на мой взгляд, как нельзя лучше к тому тексту походит: "So, I hate this fucken state!" * – рефрен там такой. Большего я и не запомнил. Мне, сказать по правде, и этого хватило.

И вот можете вы себе представить моё ощущение, когда ловлю я самого себя за напеванием этой мерзкой крамолы?! И, что самое поразительное, в голове у меня вот только одно это и крутится…

 

__________________

* Один из наиболее вероятных вариантов перевода: “Ах, как же я ненавижу эту грёбанную страну!” (англ.)

[Scud-IIEPBblu]

А тут ещё Рыжий, сволочь паскудная. Какого черта его сюда принесло?! Оказывается, за мною, гад, явился – презентация там у них какая-то, вот это падло и вздумало мною похвастаться. Глядите, мол, какие крутые перцы у нас этим проектом заведуют. Нашел ещё тоже, сволочь, обезьянку дрессированную!

Ну, я, понятно, вежливо так ему объясняю. Мол, катился бы ты, голубчик, куда подальше со своими презентациями. Не видишь, мол, скотина, что срочной работой завален по самую глотку. Тебя же, мол, говнюка, от банкротства, считай, спасаю из последних сил. И видит же, подлая душа, что я без малого на самом последнем градусе бешенства. Но не сдается. Ласково так по плечику меня треплет. Ты чего, мол, мужик? Всё ведь тут в полном ажуре. Да тут и тестировать-то нечего. Тут, мол, и так всё выше крыши. Всё ведь как по маслу идет, хоть и на службу не ходи. Идем, мол, хоть покажешься начальству. А то оно, глядишь, потом ведь и знать не будет, кому неслабую такую гору премиальных отвалить полагается. Смотри, говорит, трудоголик, упустишь свой шанс. Сколько можно в начальниках отдела штаны протирать?! Расти, говорит, надо, расти, пока не поздно. Я вон, говорит, на фирме лет на пять меньше, а всё же коммерческий директор уже какой-никакой. А тебе-то с твоей ученой степенью… – да тебе, дружище, в совет директоров сам бог велел.

Я тут, правда, кое-как в руки себя взял. И то сказать, чего это я вдруг так на него окрысился? Вот уж никогда за собой такого не замечал. Извини, говорю, не могу – зубы, мол, болят, спасу нет. Ну его на фиг, говорю, ещё сорвусь, нахамлю там кому-нибудь, всю твою презентацию, типа, испоганю. Так что обойдитесь уж лучше без меня на этот раз как-нибудь. Ладно?…

Ну, он, конечно, отвалил. Так-то он мужик неплохой, с понятием. Опять же в делах своих финансовых сечет помаленьку. Да и не забывает никогда, чей хлеб он ест. Благодаря ему, считай, мой отдел никогда с финансированием проблем не знал. В общем, сижу я, удивляюсь до самого копчика, чего это вдруг нашло на меня? Чего это я его едва не порвал? И, вот поверите ли, чувствую вдруг, что и впрямь зубы у меня так схватило… Главное, знаю же, что быть этого не может. Нет у меня давно ни одного настоящего зуба. А что делать-то? Не к стоматологу же бежать?! Вот уж удивил бы докторишку своими жалобами! Где это видано, чтоб золотые зубы – и вдруг болели?!

 

Короче говоря, уж не знаю, от той ли непонятной зубной боли или просто от полного обалдения, но я всё же решился на крайнюю меру.

Мне его давно уже рекомендовали. Осторожненько так, полунамеком. Чтобы, значит, не подумал чего. Да я, по правде сказать, уже даже не помню, кто же это осмелился на такое. Знаю точно, что один из моих гавриков, а кто именно?…

Ну, да это и не существенно. Главное – дошло до меня, что и мои оболтусы уже давно догадываются, что проекту нашему большой кирдык светит. Они ж у меня все головастые, сучьи дети. Я ж других у себя в отделе и не держал никогда.

В общем, достал я визитку, набрал номер… Почесал, помнится, зачем-то затылок. Так, на всякий случай. Но запрос автоответчику сбросил, разумеется.

 

И вот является ко мне это чудо. Я его как увидал – у меня аж под ребрами похолодело. Ну ни фига же себе! Я-то думал, никогда такого в жизни не увижу. Да, черт возьми, довелось вот. Представляете – хакер, настоящий такой хакер! Прямо как с экрана сайбертриллера сошел – и прямехонько за мой комп. Дедок лет под сотню. Ну, или что-то около того. Я ведь и не помню, когда в последний раз про такое слыхать доводилось, помню только, что сам тогда ещё и в школу не ходил. И вот теперь сподобился – узрел наяву. Раритет ходячий, ожившая легенда. Одет, разумеется, страшнее любого нищего. Рваный свитер, тертые джинсы, сандалии такие растоптанные, будто он их с самого рождения носит. Носки, правда, не дырявые, но зато – разного цвета. Тощий как смерть. Лысый, морщинистый. Но при этом шустрый такой. Да ещё и погасший окурок висит, к нижней губе прилепленный. Давно, по-моему, висит, на вид – не меньше месяца.

Но я, честно говоря, как увидал, с чем он в мой комп лезть наладился, так у меня всё прочее из башки тут же враз и повылетало.

Вот вы когда-нибудь слыхали про Черного Джокера?

То-то, лузера! Про это дело далеко не каждый смертный смеет даже мечтать услышать. А тут я этот девайс дьявольский живьем увидал! Собственными глазами! Жуткое зрелище, если ты хоть малость в компьютерах смыслишь. Да такой примочки ни у одной спецслужбы никогда не бывало. Это я вам готов на любом мануале присягнуть. А что это такое, спрашиваете? У-у-у… Да с таким жутким прибамбасом из любого компьютера такое сделать можно!… Он вам хоть вообще – всё в обратную сторону делать научится. Хоть любую программу от конца к началу выполнять. Хоть на ноль делить, хоть минус логарифмировать. Или, скажем, простые числа на целую кучу натуральных сомножителей разлагать…

Только вот никак я в толк не возьму, на кой черт всё это надо. Я ведь даже свой комп специально с пароля снял – готовился заранее. Что ж ты, думаю, вражья душа, там взломать у меня намылился?

 

– Понимаете… – начинаю втолковывать ему, решив, что дедок проблему нашу как-то извращенно понял…

 

– Помолчите, пожалуйста, молодой человек, – тут же обрывает меня это чудо таким тоном, что я и впрямь сразу затыкаюсь. – Вы бы ещё гинекологу своему рассказать попытались, что он должен делать, и – где. Гинеколога вы, небось, не учите, что да как?

 

– Э-э-э… Да я, в общем-то, у гинеколога и не был никогда. Вы меня, извините, не за того кого-то принимаете. Я, изволите ль видеть, как-то совсем не женского пола…

 

– Ага, понятно. Пациент явно из этих, из любителей умней казаться. Ну вот пусть ваш гинеколог ваши поучения и выслушивает. А я, молодой человек, уж как-нибудь сам разберусь. И если соизволите вести себя прилично, сам вам потом всё и расскажу. И чего вы тут родить собрались, и какую фигню в действительности явите на свет божий – на общее посмешище. И вообще, нужен ли вам здесь гинеколог, или же мне опять придется за прозектора поработать. Патологоанатома, то бишь. А пока, сделайте одолжение, помолчите малость, не мешайте специалисту, раз уж докатились…

 

Я, честно говоря, долго не выдержал. Поглядел минут десять, как он мой комп насилует, да пошел обедать. Всё равно, думаю, толка от этого самонадеянного хакера ждать не приходится. Но просто выгнать его к дьяволу теперь уже вроде как-то неудобно. Так хоть пойду – отдохну малость. И какой черт меня дернул вызвать этого деятеля, думаю. Видать, и впрямь – не иначе как от отчаянья до такой глупости докатился…

 

Когда я вернулся к себе, наглый хакер сидел, вальяжно развалившись в моём кресле, и глубокомысленно курил дорогую сигару. А я, оказывается, уже и забыть успел, что держу у себя на столе эту дрянь – с тех пор валяется, как сам я курить бросил.

 

– Ну, что ж, молодой человек, – начал лекцию этот нахал, будто нарочно издеваясь. – Как я убедился, от молчащего от вас гораздо больше пользы. Так что, уж будьте любезны – рот открывать, только когда я вас буду спрашивать…

 

И я, представьте себе, послушно этак стоял и слушал. И отвечал ему, как он и пожелал, только на прямые его вопросы ко мне. И уже совсем не столь сильно меня бесило, что он зовет меня молодым человеком. Меня – взрослого мужика сорока лет от роду. И вы знаете – почему? Да вот, было, оказывается, мне, чего послушать. Ох, и было!…

 

Искусственным интеллектом, значит, балуемся, молодой человек. Ну, что ж, это в вашем возрасте простительно. Вполне, увы, простительно. Только фуфло вам кто-то подсунул с этим искусственным интеллектом. Да-да, даже не спорьте. Старое японское фуфло. Малость так подновленное на скорую руку кем-то не особо талантливым, но – и только. Нет, работает оно, в целом, неплохо. Честное такое фуфло. Только оптимизация там… Простите за выражение, но там ей и не пахнет. Ресурсов жрет немеренно. Вам, впрочем, на это, видимо, наплевать. Железо у вас – из самых дорогих, поэтому вы особых тормозов и не чувствуете. Сразу видно, с финансированием у вас круто поставлено. Круто и глупо. Я тут себе позволил скинуть вам AI-модуль посвежее, будет всё то же самое, только раз в двадцать быстрей. А то вас, молодой человек, заказчика уважать, как я погляжу, ни разу в детстве не учили.

[Scud-IIEPBblu]

Теперь про вашу социологию. Сыровато, сыровато, молодой человек, очень даже сыровато. Без особых багов – спорить не стану. Вижу, что тестировали весьма основательно. Только уж больно грязно получилось, заплата на заплате. Я бы на вашем месте переписал начисто. А то, не дай бог, влезет кто-нибудь в свинарник этот ваш, да увидит – стыда ведь не оберетесь. Но работать, конечно, будет и без того.

А вот ваш генератор… Нет-нет, там тоже всё вполне работоспособно. Только слишком уж заметно, что делалось всё на коленях, на скорую руку. Напортачить в таком элементарном модуле вам, конечно, не удалось. И работает он у вас, разумеется, тоже вполне корректно. Но вы уж простите меня, старика, зачем же так нагло выпендриваться, будто сотворили что-то и впрямь невиданное? Нет, вот с этим я вам помочь не могу, уж извините. Не сегодня, по крайней мере. Я вам как-нибудь на днях порядочный модуль пришлю, если не забуду. Он старенький, конечно, но зато сделан профессионально. Без выпендрежа, значит. Вот…

Только, уж простите за откровенность, а вас, молодой человек, и это никак не спасет. Почему? Да уж поверьте мне, знаю я, что говорю.

Я тут как глянул на ваш интерфейс, так сразу всё и понял. Убогий он у вас, очень убогий. Я даже подумал сперва – для правительства, небось, работаете. Уж на таких он у вас непроходимых дебилов рассчитан… Но потом поглядел эстетику и обо всём догадался. Неплохой у вас тут дизайнер, очень даже неплохой. И детишек явно любит. Похвально. Вот только как же вам, молодой человек, могло в голову прийти – такую гадость в детскую игру засунуть? Нет, это я вам не про натурализм. Хотя в наше время такое себе ни один извращенец и не позволил бы. Но я ведь вас, простите, своими пуританскими стандартами доставать не собираюсь, я вам совершенно про другую гадость толкую…

Ах, да, извиняюсь! Вы же совсем не в курсе. Ну, если коротко и популярно: вся мерзость как раз в самой вашей дурацкой идее и заключается. Симулятор мира у них, видите ли! Да вы хоть малейшее понятие имеете, в какое дерьмо вы тут полезли?! Нет-нет, не трудитесь отвечать. Это был риторический вопрос. Да вы, разумеется, и знать ничего такого никак не можете. Новаторы, мать вашу. Первооткрыватели безмозглые. Хоть бы потрудились поинтересоваться, сколько уже таких вот идиотов себе зубы на этом самом обломать успело до вас.

Эх, молодой человек. Жалко мне вас. И трудов ваших пустых жалко. И жалко тех балбесов, кто опять будет на те же грабли наступать после вас. И на кой черт оно всем вам надо? Прямо маньяки какие-то.

Ладно, расскажу я вам, так уж и быть, кое-что поучительное.

 

И он мне рассказал. Открыл дураку глаза на истину.

Почему-то принято так повсеместно считать, будто компьютеры с каждым годом неуклонно совершенствуются. У людей, думающих так, для этого, обычно, нет ни малейших оснований – они в этом просто абсолютно некомпетентны. Но вот доля правды в их заблуждениях всё же присутствует. Они только понятья не имеют, в чём именно они правы. Главное заблуждение лузеров – думать, будто существует какой-то прогресс в принципах действия и реальных возможностях компьютера, этими принципами обеспечиваемых. Это – полный бред. На самом деле с самого момента появления самого первого компьютера ничего подобного ни разу не происходило. Лишь неуклонно падало соотношение размеров самого компьютера к его производительности. Падало и продолжает успешно падать. Не более того. Ну, и, разумеется, одновременно с размерами – цена падает тоже.

Полста лет назад, молодой человек, компьютер, бывший в моём распоряжении, абсолютно ни в чём не уступал тому, что стоит сегодня у вас на столе. Только занимал он тогда три здания по двадцать четыре этажа каждое, стоил больше всего военно-морского флота страны вместе со всей её военной авиацией, а его обслуживанием в те годы занимался специальный инженерно-технический полк электронно-технических войск связи, состоявший при нём. В нашей стране тогда это был самый мощный компьютер, хотя и не самый мощный в мире. И вот можете себе представить, молодой человек, что среди задач, решаемых на нём по заказу правительства, однажды оказалась и ваша сегодняшняя.

Тогда, правда, всё это происходило куда гуманней, безобидней.

Дело в том, молодой человек, что, в отличие от самих компьютеров, все технические средства пользовательского интерфейса за эти годы изменились до неузнаваемости. Возьмите, к примеру, экран вашего монитора. В те годы это ведь был настоящий экран. Вы только в слово это вдумайтесь: экран – нечто, призванное отделять, отгораживать… Хотя, конечно, кто уж нынче об этом помнит-то?… А тогда это реально был экран – плоская такая стеклянная пластинка, надежно отделяющая юзера от рисуемого внутри монитора столь же плоского изображения. Вы когда-нибудь видели подобное? Ну, ничего. Сходите как-нибудь в музей древностей и посмотрите. Если не найдете там антикварного монитора, то что-нибудь стеклянное вам на глаза, наверняка, попадется. А ещё, может быть, повезет вам увидеть там древние наушники. Это, молодой человек, такое, знаете ли, примитивное приспособление, позволявшее в те времена юзеру хоть что-то ещё и слышать.

И всё!

И больше ничего его с компьютером не связывало. Никто из юзеров, садясь перед экраном монитора, никогда не ощущал себя полностью погруженным в виртуальную реальность. Никому не приходилось чувствовать то, что прописано в программе компьютера. Никто не ощущал себя в теле выбранного персонажа. Не чувствовал жары или холода, не осязал виртуальной одежды или наготы, не оказывался в тесноте или на просторе, не получал боли или наслаждения, не подвергался тяжести или невесомости. Никто, представьте себе, даже запахов не чувствовал. И, уж тем более, никому компьютер не внушал мыслей и эмоций, не подменял ни одному юзеру всю его память на память персонажа обо всей его якобы прожитой до сих пор жизни. Даже самых смутных воспоминаний он не мог навязать. Ни грусти, ни веселья – вы себе такое способны вообразить?! Сидеть перед экраном монитора, и вместо полноценного общения с компьютером, вместо жизни в мире виртуальной реальности – тупо таращиться на мелькание каких-то абстрактных цветовых пятен по ту строну холодной прозрачной перегородки.

Да уж, молодой человек, примитивная была технология виртуализации. Ни тебе голода, ни тебе сытости. А хочешь малость опьянеть – открывай банку пива в реале и прихлебывай, глядя на светящуюся картинку за стеклом.

И ещё был тот интерфейс крайне аскетическим. Вот вам, молодой человек, чего стоит сегодня ощутить себя, скажем, девочкой, против воли лишаемой девичьей чести насилующим её маньяком? Да стоит лишь выбрать взглядом в меню подходящую иконку, да взглянуть на неё утвердительно – и все самые полноценные ощущения тут же к вашим услугам. И никому даже в голову никогда не придет, будто в этом можно найти что-нибудь неприличное. Ну разве что… какому-то конченому извращенцу, кто способен узреть нечто непристойное даже в том, что в реале он сам регулярно посещает отхожее место и справляет там нужду…

А вот на экранах тех мониторов, как ни странно, даже плоская картинка, примитивно отображающая жалкое подобие сцены, где некая пара индивидуумов занимается обычным совокуплением, – и то порой считалась, представьте себе, не иначе как непристойностью. Порнографией это тогда называлось, молодой человек, хотя оно даже компьютером на самом деле не моделировалось, а тривиально снималось видеокамерой с натуры. Ну, видеокамера – это, знаете ли… ну, существовал, в общем, тогда такой девайс – древний прообраз системы компьютерного зрения…

А всё потому, молодой человек, что экран того монитора мог, кроме юзера, видеть и ещё кто-нибудь. Да-да, вот так вот просто стоять сзади и через плечо ему в экран заглядывать. Такая уж, молодой человек, тогда была техника общения с компьютером – примитивная и неудобная.

Но зато, молодой человек, и глубина влияния на психику юзера была в те времена несравненно меньше. А потому и всякие идиотские эксперименты были тогда гораздо безопасней. Просто несравненно…

 

– …Вот я вам, молодой человек, нынче откровенно посоветую. Не стоит вам, пожалуй, откладывать визит к психиатру. Сходите, проконсультируйтесь. Может быть, вы ещё и не успели своей психике навредить… непоправимо.

 

– Это, извиняюсь, чем же?

 

– Я отвечу. Только скажите мне сперва. Вы вот в шкуре этих ваших личностей, генератором вашим идиотским сотворенных, побывать успели, как я понял, не раз и не два. Они все очень разные, конечно. Но скажите: а ведь было что-то общее? Что-то такое, ощущаемое непрестанно?

 

– Хм-м-м… А вы знаете – да. Пожалуй, да, было.

[Scud-IIEPBblu]

– А что именно?

 

– Ну… это я пока сказать затрудняюсь…

 

– Подумайте хорошенько. Мне кажется, вы способны это понять.

 

– Э-э-э… Черт его знает. Зубы после этого дела болят… Даже золотые. И гнусные песни в голову лезут. Знаете, типа: "So, I hate this fucken state..."

 

– Да, знаю. Был когда-то такой шлягер. "They Were as Cherubs" ** – назывался. Очень такая была песенка задушевная. А потом как-то появился отвратительный римэйк. Думаю, вы его имеете в виду. Но я вас спрашиваю о ваших личных ощущениях…

 

– Ладно, сдаюсь. Скажите мне сами, что я, по-вашему, ощущал?

 

– Страх?

 

– Ну, страх!… Скажете тоже… Это-то, как раз, – нормально. Там ведь сюжет, характеры, обстоятельства… Как же без страха?…

 

– Нет, не то. Близко к теме, но не то. Кстати, обстоятельства. Разруха, рабство, оккупация. Страна-концлагерь, населенная живыми зомби. Тотальная мировая война. Самоубийцы с супербомбами… Малолетние нимфоманки, затаившиеся в подполье и решающие оттуда судьбы всего Человечества, готовые ничтоже сумняшеся искоренить всю цивилизацию из одного своего детского каприза… Вы ведь такого сюжета своему симулятору, надеюсь, не заказывали?

 

– Разумеется. Полнейшая свобода творчества искусственного интеллекта. Лишь бы было увлекательно.

 

– А получилось – страшно, – это он уже не спрашивает у меня, это он уже, черт побери, констатирует.

 

– Да. И не однократно. Я много раз пробовал всё с нуля. Всегда всё было иначе, однажды даже получилось смешно до колик. Но всё равно – страшно. И в тот раз – особенно.

 

– Догадываетесь – почему?

 

– Наверно, по контрасту. Если б не было так смешно, может, не так страшно показалось бы…

 

– Я – не о том. Почему страшно получается всегда? Абсолютно всегда.

 

– Буду признателен, если объясните.

 

– Ах, молодой человек. Да в том-то всё и дело…

 

…В те далекие годы, запустив на своём компьютере подобную задачу, я чуть было не поплатился головой за полученный результат. И дело было даже вовсе не в том, сколь невероятно пессимистичные прогнозы в результате точного моделирования мира упрямо выдавал компьютер мне раз за разом. Сперва, конечно, заказчик заподозрил несусветное разгильдяйство. И за такое наглое разгильдяйство на столь дорогостоящем суперкомпьютере поблажек ждать не приходилось. Затем дошло до того, что заподозрили идеологическую диверсию. Пришлось срочно искать последний шанс на спасение ситуации. Но поиски причин так и остались безрезультатными – ни сам компьютер, ни моделируемый мир не оставляли нам никаких шансов на спасение. И вот тогда-то под подозрение попал наш реальный мир…

 

– Видите ли, молодой человек, посредством того самого моделирования, нами фактически было доказано наличие Бога в реальном мире. Это вам не пустая философская заумь. С выводами на основе результатов точного компьютерного моделирования не поспоришь. Можно даже считать, что существование Господа Бога нами тогда было доказано с математической точностью. Вот только итоги были безрадостными. Никакой практической пользы от столь грандиозного открытия не предвиделось. Да и вообще, само открытие было столь строго засекречено властями как идеологически вредное и потенциально чрезвычайно опасное, что я, ей-богу, по сей день удивляюсь – как это ещё не было принято решение о полной физической ликвидации всех нас, хоть как-то в это дело посвященных.

 

– Вы хотите сказать, что в нашей модели недостает наличия Бога? То есть нам достаточно добавить модуль эмуляции божьего промысла, и всё будет в полном порядке?

 

– Отнюдь! В том-то всё и дело, что такой модуль создать принципиально невозможно. Как бы вы там ни старались, как бы ни тужились, а ваш модуль, в самом лучшем случае, просто будет абсолютно неработоспособным.

 

– А не в самом?

 

– А если он сможет хоть как-то влиять на модель – это будет эмулятор дьявольских козней. Только стоит ли ради этого напрягаться? Я вам могу дать сотню ссылок, где можно бесплатно скачать готовые модели Сатаны. Некоторые из них – весьма, знаете ли, совершенные. И все они, заметьте, изначально разрабатывались именно в надежде создать эмулятор Бога.

 

– Неужели всё столь плачевно?

 

– Нет. Отнюдь. На самом деле – всё гораздо хуже. Видите ли, пока у вас есть полномочия руководителя проекта, вы сами исполняете функции бога в вашей модели мира, хотите вы того или нет. Просто, молодой человек, уж извините за откровенность, – хреновый, видать, из вас господь бог. Но это вовсе не значит, что вам удастся найти лучшего. Во всяком случае, любая созданная вами модель всегда будет несравненно ближе вас к сатане, независимо от того, попытаетесь ли вы моделировать бога, самого себя или абстрактного руководителя проекта. И чем лучше это у вас получится, тем идеальней будет созданная вами в результате модель дьявола. Это, если уж вам так угодно, некоторым образом, – прямое следствие доказанного нами наличия Бога в реальном мире.

 

– Да уж. Спасибо за разъяснения. Я бы до такого если и додумался, то очень нескоро. А вы, однако, умеете вселять в душу оптимизм…

 

– Да и вы, между прочим, тоже. Вот вы, я вижу, всё ещё не поняли, что в вашей игре получилось самым жутким? Все эти ваши персонажи… Согласитесь, как бы то ни было, а ведь они по-своему счастливы. Да-да, молодой, человек, именно счастливы. Очень так по-своему. Но тем не менее…

 

– И от этого мне так жутко было всё это тестировать?

 

– Именно так. Даже самый разнесчастный из них умеет найти повод ощутить себя хоть чуточку счастливым. А такой совершенно неадекватный оптимизм в созданном вами аду просто не может не ужасать. Вот что, молодой человек, как только вы сами это осознаете, я буду готов продолжить обсуждение вашей проблемы. А пока… Пока, извините, но моё присутствие здесь ничем, увы, не оправдано…

 

И свалил. Вот так вот – не простившись. Даже чек не соизволил взять. То ли не счел сумму достойной, то ли не привык брать плату за недоделанную работу.

А я ещё долго боролся с собой, пытаясь заставить себя сесть за компьютер и войти в игру…

…Вновь окунуться в потемки созданной мною виртуальной Преисподней.

 

__________________

** Один из наиболее вероятных вариантов перевода: “Они подобны были херувимам” (англ.)

[Scud-IIEPBblu]

Ей-богу, чертовщина какая-то – всего пару месяцев назад Тырнет ломился от Силверберга. А сегодня – да, действительно, там найти можно только рассказец "Контракт".

 

Я, к сожалению, сдуру не догадался сохранить это дело у себя. Поэтому, увы, могу предложить из своих закромов только в русском переводе. Он, впрочем, вполне достойного уровня. Хотя, конечно, рядом с оригиналом, разумеется, "не айс!":

 

 

{

Тихий вкрадчивый голос

 

Впервые Брюс Робертсон увидел шкатулку в куче всевозможного хлама на прилавке; дело было в Лондоне, на улице Петтикот-Лэйн. Это была маленькая шкатулка – дюйма три в длину, два – в ширину, а в высоту не больше трех восьмых дюйма. Сделана она была из какого-то металла (возможно, из алюминия), без всяких украшений, если не считать причудливой монограммы на крышке.

Казалось, чей-то спокойный голос шепнул Робертсону: «С твоей стороны будет совсем не глупо, если ты купишь эту шкатулку».

Робертсон взял шкатулку в руки. Торговец, небольшой человечек с ястребиным профилем и остроконечной рыжей бородкой, подозрительно косился на него черными блестящими глазками. Робертсон задумчиво прикинул на руку вес коробки, удивляясь своей заинтересованности. Вещица странная, ничего не скажешь. Тонюсенькая линия – не толще волоска – делит ее надвое, но, по-видимому, открыть шкатулку никак невозможно. На ощупь же холодна и поразительно легка.

«Ну же, – торопил голос, – купи. Не мешкай».

Губы Робертсона оттопырились в гримасе раздражения. Хозяин ларька выжидал, готовый к внезапному прыжку, если Робертсон попытается незаметно опустить шкатулку в свой карман. Но мысли Робертсона были весьма далеки от этого.

Он огляделся. Вокруг ларька кишели и толкались лондонцы, одержимые страстью к выгодным покупкам, стремящиеся приобрести шестипенсовую сковородку или ремень крокодиловой кожи всего за два с половиной пенса, и все это продавалось по воскресным утрам на своеобразном базарчике Ист-Энда. В то утро Робертсон пошел на Петтикот-Лэйн только смеху ради. У него кончался двухмесячный отпуск, проведенный в Европе. Вечером он должен был лететь на родину, в США, новым реактивным лайнером.

«Два-три шиллинга не деньги», – не унимался голос.

Робертсон нахмурился. Действительно ли это голос? Или просто внутреннее озарение? Он привык к тому, что у него бывают наития, и притом удачные. Он протянул шкатулку хозяину и спросил:

– Сколько?

– Три шиллинга шесть пенсов.

– А сколько бы она стоила, если бы вы не знали, что я американец?

Человечек напустил на себя оскорбленный вид.

– Я не запрашиваю, приятель. Три шиллинга шесть пенсов – и шкатулка твоя.

– Два шиллинга, – сказал Робертсон. – Кстати, для чего она служит?

– Это уж твое дело, приятель. Ты ведь покупаешь, не я. Полкроны, и ни фартингом меньше.

Полкроны – это тридцать пять центов, подумал Робертсон. Бутылка пива в Штатах столько стоит. Усмехаясь, он вынул мелочь, старательно отсчитал два шиллинга шесть пенсов и сунул металлическую шкатулку в карман твидового спортивного пиджака стоимостью в сорок гиней.

«Лучше переложи шкатулку из кармана пиджака в брючный карман. На Петтикот-Лэйн орудуют ловкие пальцы».

Робертсон всерьез задумался, откуда же исходят все эти советы. Он так явственно слышал мягкий спокойный голос, словно тот раздавался в нескольких сантиметрах от его уха. Ощущение было неприятное и смущало. Робертсон начинал верить, что реклама не преувеличила и абсент, который он пил недавно, в самом деле стоит своих денег.

Так или иначе, совет был дельный. Робертсон надежно упрятал шкатулку в левый карман брюк, поближе к бумажнику. Мигом позже чья-то неумелая рука уже шарила в опустевшем кармане пиджака.

Робертсон ухватил воришку за руку и хладнокровно вонзил ногти в чужую ладонь. Подняв глаза, он увидел перед собой бледного, потного юношу, обладателя косматой гривы неимоверно густых черных волос.

– Неуклюже сработано, – бросил Робертсон. – Да и карман все равно пуст. Убирайся-ка отсюда, пока не попал за решетку.

– Да я ничего такого не хотел, начальник! Слово даю, я…

– Пшел вон! – рявкнул Робертсон и выпустил руку воришки. Тот, довольный, юркнул в толпу.

Робертсон решил, что достаточно насмотрелся на Петтикот-Лэйн. В бумажнике у него лежали пятьдесят не смятых пятифунтовых бумажек, и следующий карманник мог оказаться квалифицированнее.

Усиленно работая плечами, он пробрался сквозь толпу, подозвал такси и вернулся в отель «Мэйфэр». Было без чего-то двенадцать дня. В девять часов вечера из лондонского аэропорта отправлялся в трансатлантический рейс его самолет.

Под дверью номера скопились воскресные газеты. Робертсон сгреб их в охапку, вошел в номер, вызвал коридорного и велел принести ленч через полчаса.

Он вынул из кармана шкатулку и стал разглядывать ее, в недоумении покачивая головой. Через минуту он положил ее на каминную полку. Решил, что слышанный им голос был плодом воображения. А сама шкатулка просто брусок металла. Разве только…

Впрочем, ладно. Выброшенные полкроны меня не разорят, рассудил Робертсон. Он растянулся в непривычно мягком кресле – о благословенные старомодные отели Лондона! – и принялся праздно листать газеты. Он заранее решил, что проведет весь день в отеле. Бог свидетель, Робертсон и так уже по горло сыт достопримечательностями: он обошел весь Лондон, осмотрел и Вестминстерское аббатство, и Тауэр, и Британский музей, и все прочее с характерной для него напористостью и неутолимой любознательностью. Сегодня, в последний день отпуска, не грех и отдохнуть. Робертсон считал, что в Западной Европе повидал все стоящее. Завтра в это же время он будет в Нью-Йорке, вернется к увлекательному занятию – превращать деньги в еще бо?льшие деньги.

Брюс Робертсон был высок и плотно сбит – отличался легким изяществом движений и бойкой, уверенной речью. Пять лет назад, в тридцать один год, он стоил три четверти миллиона долларов. Теперь его состояние стало меньше на добрую треть: не так давно его постигли кое-какие превратности судьбы. Но в общем он явно преуспел, особенно если вспомнить более чем скромное начало. Первые свои биржевые операции, в 1952 году, он проводил с мелкими партиями по десять акций. За десять лет благодаря острому уму, цепкой памяти и гибкой совести Робертсон заметно выдвинулся. Он остался холост, но это не значило, что в его жизни не было места женщинам.

«Взгляни на шестую полосу „Таймс“, – предложил голос, так загадочно сопутствующий Робертсону от самой Петтикот-Лэйн.

В первую секунду Робертсон не испытал ничего, кроме гнева. Очевидно, это галлюцинация, твердил он себе. А галлюцинаций он не терпел. Долгие годы он работал по шестнадцать часов в сутки, чтобы стать хозяином своей судьбы; и будь он проклят, если подчинится приказам бестелесного голоса.

Тем не менее он просмотрел шестую полосу.

Фельетон о жизни колонистов в Танганьике, статья об итальянской оперной труппе, выступающей в Эдинбурге, сообщение о том, что в Йоркшире родился двухголовый теленок… Робертсон пробежал глазами остальное – главным образом объявления. Его внимание привлекла крохотная заметочка в самом низу страницы.

Там значилось, что профессор Огюст Сен-Лоран из Брюсселя прибудет во вторник в Лондон для переговоров с руководителями английской горной промышленности. «Доктор Сен-Лоран, – говорилось в заметке, – разрабатывает технологию добычи золота из морской воды; в настоящее время его исследования находятся в экспериментальной стадии».

Робертсон в задумчивости покусывал ноготь. Вот уже три года, как он следил за Сен-Лораном. Более ста тысяч долларов вложил Робертсон в акции южноафриканских золотодобывающих компаний. Он неуклонно увеличивал свои вложения, но готов был избавиться от них при первом же намеке на то, что возможен дешевый способ получения золота из морской воды. До сих пор у профессора Сен-Лорана было больше шансов извлечь солнечные лучи из огурцов, чем золото из моря.

[Scud-IIEPBblu]

«Но во вторник Сен-Лоран объявит о своем успехе, – мягко заметил голос. – Завтра – самое время продать золотые акции. Право же! Самое подходящее время».

– Черт возьми, не указывай мне, что делать! – взорвался Робертсон. Но тут же покраснел. Когда у человека галлюцинации – это само по себе скверно; когда он препирается с ними – это еще хуже.

В дверь постучали.

– Войдите, – раздраженно бросил Робертсон.

Появился столик на колесах, а за ним бой – человек лет шестидесяти, с пергаментным лицом.

– Ваш ленч, сэр. Или надо было подать на двоих?

– Конечно, нет. Разве вы не видите, что я один?

– Ваша правда, сэр. Мне показалось, будто я слышал, как вы с кем-то разговариваете. Но я, должно быть, ошибся. Прошу прощения, сэр.

Дверь закрылась. Робертсон злобно посмотрел на столик с едой, на газету, на загадочную шкатулочку. Слишком долгий отпуск, вот в чем вся беда. Надо поскорее возвращаться – и за работу.

«Продай золотые акции, пока не уехал из Лондона».

Робертсон упал в кресло и вцепился руками в густые спутанные волосы. Закусил губу, но не слишком сильно, чтобы не выступила кровь.

И понемногу успокоился.

«Голос или не голос, – думал он, – а сплавить акции – неплохая идея. Пролежали они достаточно долго. Кто знает, вдруг на сей раз Сен-Лоран действительно набрел на что-то стоящее. Самое разумное – немедля убраться с рынка. Вот именно».

Он снял телефонную трубку и назвал телефонистке гостиничного коммутатора номер своего маклера. На лондонской бирже южноафриканские золотые акции тоже в ходу. В воскресенье, естественно, Берримэн не сидит в конторе, но, может быть, удастся дозвониться в его загородный дом, в Сэррей.

Трубку сняли после пяти гудков.

– К сожалению, мистер Берримэн с семьей уехали на целый день, сэр. Они в Кентербери.

– Послушайте, мне необходимо с ним связаться. Моя фамилия Робертсон.

Робертсон

.

– Да, конечно, сэр. Я передам мистеру Берримэну, что вы звонили.

– Не то. Сегодня вечером я уезжаю – лечу в Америку, и мне необходимо переговорить с ним до отъезда. Как вы думаете, когда он вернется?

– Довольно поздно, сэр. Надо полагать, часов в десять-одиннадцать.

Робертсон тревожно заерзал. В это время он будет пролетать над Атлантическим океаном. Отношения Робертсона с Берримэном не допускали, чтобы директивы о покупке или продаже акций передавались через третье лицо – или прямое указание Робертсона, или маклер палец о палец не ударит.

– Ладно, – сказал наконец Робертсон. – Если он случайно вернется до восьми часов, пусть позвонит мистеру Робертсону. Телефон он знает. После восьми – не трудитесь. – Он повесил трубку.

В крайнем случае сошло бы и письмо с рассыльным, но на Британских островах не принято слать письма с рассыльными. А жаль, к открытию биржи Берримэн бы знал, что должен продавать. Впрочем, Робертсон предпочитал поговорить с маклером лично. За дело надо браться очень тонко, иначе курс резко упадет, прежде чем будут реализованы все акции Робертсона. Берримэн достоин всяческого доверия, но это мероприятие требует особой личной заботы.

Робертсон нисколько не удивился, услышав вкрадчивый совет невидимого наставника: «В таком случае отложи отъезд. Задержись в Лондоне до завтра. Один день роли не играет».

– Ты, собственно, кто такой?

Ответа не последовало. Робертсон уставился на шкатулку, мирно стоявшую на каминной полке, и нервно сплел пальцы. Голос. И золотой кризис накануне возвращения в Америку. Что ж, никто не скажет, что Брюс Робертсон проявил недостаточную гибкость.

Он позвонил в билетную кассу и отменил заказ на девятичасовой рейс. После долгих пререканий ему забронировали место в самолете, который должен был лететь в полдень на другой день. Робертсон успеет связаться с Берримэном и проследить за сбытом золотых акций. А больше ничего и не нужно.

Теперь, когда у Робертсона появилось лишнее время, он наскоро проглотил ленч и отправился побродить напоследок по Пиккадилли-Сэркус. Он прослонялся по Лондону почти весь день, пообедал в индийском ресторане на Риджент-стрит и в отель вернулся поздно. Наутро он проснулся в десятом часу.

Проснувшись, он тотчас же позвонил Берримэну в контору и двадцать минут кряду давал ему подробнейшие инструкции. Покончив с этим делом, Робертсон позвонил в бюро обслуживания при отеле и попросил заказать ему такси с таким расчетом, чтобы успеть в лондонский аэропорт к двенадцатичасовому рейсу.

Чемодан он уложил еще накануне, так что теперь делать было нечего, только позавтракать и дождаться полудня. За дверью, как обычно, лежали утренние газеты. Робертсон отнес их в комнату и положил на кровать, собираясь просмотреть, когда вернется из ресторана.

В глаза ему бросился набранный самым крупным шрифтом заголовок на первой полосе «Дейли телеграф»:

110 ЧЕЛОВЕК – ЖЕРТВЫ АВИАКАТАСТРОФЫЛондон, 19 августа. Вчера вечером погибли девяносто девять пассажиров и одиннадцать членов экипажа трансатлантического реактивного лайнера: он взорвался и упал в океан через час после вылета из лондонского аэропорта.

С самолета, направлявшегося в Нью-Йорк, сообщили о неисправности мотора, когда самолет находился над океаном, в 10:08 по лондонскому времени, и почти сразу же после этого радиосвязь прекратилась…

Брюс Робертсон бессильно опустился в кресло и добрых двадцать минут тупо разглядывал свои холеные ногти. Потом собрался с мыслями ровно настолько, чтобы перечитать сообщение. Да, это его самолет. И ему бы тоже лететь этим рейсом, если бы не решение задержаться в Лондоне еще на день, чтобы распродать золотые акции. А кто посоветовал?…

Шкатулка.

Робертсон схватил шкатулку и впился в нее глазами. Обыкновенная металлическая коробка, плоская, с причудливой монограммой… но с тех пор, как ему подвернулась шкатулка, он слышит голоса, и эти голоса спасли ему жизнь.

Он тряхнул головой. Да это просто все та же система наития, которая принесла ему богатство и славу! Озарение – продать акции. Озарение задержаться в Лондоне на ночь. Голоса тут ни при чем, вяло твердил он себе. Но, так или иначе, часом позже, когда настало время освободить номер, он положил диковинную шкатулочку в карман.

В лондонском аэропорту, когда Робертсон приехал туда к половине двенадцатого, стоял оглушительный гомон. Все говорили только о вчерашней катастрофе.

Не разжимая губ, Робертсон проследил за тем, как сдают его вещи в багажное бюро. Он предъявил документы, внес десять шиллингов пошлины за выезд из страны и сел в самолет.

Как Робертсон и ожидал, рейс прошел без особых потрясений. Полет длился восемь часов: Робертсона, пассажира первого класса, щедро ублажали шампанским, черной икрой и прочими деликатесами.

В аэропорт назначения прибыли в три часа дня по нью-йоркскому времени. Робертсон без труда прошел таможенный досмотр (вся его контрабанда следовала менее явными каналами) и к половине четвертого удобно расположился на Манхэттене в своей богато обставленной шестикомнатной квартире с окнами на Ист-ривер.

Он не был суеверен. Но последние часы жизни в Лондоне маленькая плоская шкатулочка служила ему счастливым амулетом, и – по причинам, в которых он не сознавался даже самому себе, – несколько дней подряд он клал шкатулку в карман, выходя из дому.

На другой день после возвращения пришло известие из Лондона: профессор Лоран действительно сделал сенсационное открытие, позволяющее дешево извлекать золото из воды. На лондонской бирже золотые акции стремительно падали в цене. Робертсон продал свои как раз вовремя.

Назавтра какое-то предчувствие и знакомый шепот велели Робертсону держаться подальше от «Жиакомо» – первоклассного ресторана в центре города, куда он хотел было зайти. Робертсон уже прошел в зал. Но он научился уважать предчувствия. Он примирительно улыбнулся метру, попятился к выходу и пообедал во французском ресторане напротив. Впоследствии он узнал, что в тот вечер восемьдесят посетителей «Жиакомо» отравились рыбным ядом, съев какой-то недоброкачественный соус.