finzz

Помню, смотрел в год выхода в полном зале крупного питерского кинотеатра, т. е. был нормальный прокат и был зрительский интерес. Сейчас, видимо, фильм неинтересен никому, вот и обсуждения никакого. Меж тем процентов для 90 современных поделок этот уровень недостижим. Понятно, что Янковский играет не только словом, фигурой и взглядом, но также и затылком, силуэтом и даже собственной старой фотографией в сепии. Но ведь и Балаян - мастер, это его рукой рыхлая взвесь тягучей и бессобытийной захолустной жизни стянута в тугой напряжённый узел невыносимых моральных проблем, из которого другого выхода, чем у негероического героя, и нет. Можно сколько угодно говорить о его слабости, нечистой совести и конформизме, но время-сволочь всегда сильнее людей, даже будучи безвременьем. В безвременье угодил и сам Роман Балаян. Год назад к юбилею режиссёра смотрел док. фильм о нём, где он этаким печальным могиканским вождём бродит по пустынным руинам киностудии им.Довженко. Тем не менее, два из трёх его последних фильмов - "Ночь светла" и "Две луны, три солнца" очень хороши.

Спасибо всем ответившим, скорее всего, это "Миза Ми". https://www.kinopoisk.ru/film/66525/

Помогите, пожалуйста, вспомнить фильм. Там вроде бы убивают волчицу, и девочка ухаживает за волчатами. Действие происходит где-то в горах, похоже на Скандинавию.

Для меня, к сожалению, как и весь Пазолини - без больших восторгов. Не увидел я в этом фильме, как поначалу ожидалось, собственного авторского биографического аспекта, какого-то роста мифа как общечеловеческого вместилища памяти и культуры. А без этого зачем его трогать? Разумеется, Пазолини, взявшийся быть глашатаем мифа в наше время, мастер, каких немного, и если не он, то кто; но не операторского, не актёрского - что здесь? Фрейдовское упрощённо-спекулянтское переосмысление - кто его сейчас всерьёз воспринимает? "Ленинские тезисы" - вариант наполеона - смешно, конечно, но безответственно и безосновательно. Лучше всего получились в фильме паузы, места лёгкого касания, не исключаю, что даже и непреднамеренно. Камень на перепутье, трагические глаза Мангано или взгляд Читти, высекающий искры вначале и горестно-потухший в конце (даже смерти ему не дано) - это врезается, да. А важнейшая длинная убийственная (без кавычек) сцена, по-моему, мало имеет себе равных по нелепости. Также умилила лужайка с тополями, по которой в начале катали коляску - эту лужайку снимали в половине итальянских фильмов, я её точно видел и у Ольми, и у Тавиани, и у Бертолуччи в "Двадцатом веке". Частности, конечно, но досадные какие-то. В общем, Софокла перечитывал с бОльшим увлечением.

Но кино ведь и существует для того, чтобы взволноваться чужим волнением, найти в душе отклик на чужой призыв и загореться чужими чувствами. Вот только огонь нужен свой (pale fire, например, у Набокова, см. примечание №73 к поэме). У меня между пересмотрами прошло лет с десяток, и теперь смысловой перпендикуляр трубы архангела в последних фразах девочки ("Увидеть Юг"), так очаровавший вначале, кажется даже и излишним - заканчивать нужно было раньше и жёстче. Теперь, повидав и в жизни некоторых мучеников и данников этого бледного огня, разделивших участь главного героя, припоминаю и их мономанскую сосредоточенность, и отчуждённость грёз, и холодноватую прощальную приязнь - всё страшно и точно, Эрисе не подкачал. Фильм жуткий на самом деле, anatole в этом прав.

Очень интересный фильм. Внешне как бы неотформованный, не дающий лобовых ответов и рецептов, заставляющий, однако, вместе с авторами всматриваться в серьёзнейшие жизненные проблемы - демократия и ответственность, долг и мужество, свобода и несвобода принятия решений, компетентность и приспособляемость; в конечном счёте добро и зло. Удивительны глубина и точность, продуманность постановки этих философских вопросов у совсем молодых - чуть за тридцать - Абдрашитова и Миндадзе. На мой взгляд, тематически близкий "Левиафан" Звягинцева проигрывает на фоне этого полузабытого фильма как раз в сложности, амбивалентности персонажей и ситуаций. Пожалуй, именно отсюда начинается изображение в их работах людских масс как "чертога теней", как сумрачной, явно или тайно манипулируемой силы, не структурированной, но действующей по своим законам (или беззакониям), в дальнейшем ставшее одним из фирменных знаков этого творческого дуэта.

Один знакомый философ (ему четыре года) при каких-либо нештатных ситуациях (внешний мир не всегда дружелюбен к философам), чтоб не пасть бесславной жертвой обстоятельств, имеет в своём арсенале испытанный приём. Перед тем, как зареветь, он принимает наполеоновскую позу и гордо заявляет: "Не-смес-но!" Вот примерно с такими чувствами я и смотрел это кино. Персонажи (и, чувствуется, авторы) веселятся напропалую, высмеивают всё и вся, а меня позабавила, пожалуй, только морриконовская обработка нашей "Катюши". И да, птичку, безусловно, жалко. Так уж и незамысловатые?

Фильм берёт с места в карьер, сразу же начиная ворочать глыбами смыслов и образов ("равнины дышащее чудо", усталые глаза Ульянова в зеркале автомобиля, монолог "князя", звучащий злой издёвкой по отношению к себе и т. д.) И с первыми аккордами "Зимнего пути" Шуберта чувствуешь, что тут есть ещё какой-то пласт, непроговариваемый вслух, и за историей потери вдохновения исписавшимся драматургом скрывается нечто большее, чем позднесоветские провинциальные реалии, пусть и прекрасно разыгранные Ульяновым, Чуриковой, Весником, Любшиным и Ко. Пожалуй, одним из главных действующих лиц в фильме является тот самый "край мой, чистый, скромный, родной" из первого монолога, молох пространства, русского палехского пейзажа, равнодушно перемоловший героя со всеми его метаниями, а перед тем - и князя с его дружиной, и Чижика с его стихами и каланчой, а вслед за тем и могильщика, и регулировщика, к финалу картины невзначай поменявшихся ролями, да и вообще "поочерёдно всех своих детей, свершающих свой подвиг бесполезный".

Яркая мощная мастерская работа. Задействованы лучшие актёрские силы, чрезвычайно удачно найдена натура (хотя во Фландрию вроде не ездили). Драматизм по сравнению с книгой едва ли не заострён. Фильм мог бы стать шедевром, но почему-то не стал. ИМХО, зря он так политизирован в духе классовой борьбы века ХХ. У меня, пожалуй, именно это вызвало отторжение, точнее затрудняюсь. И всё равно, очень неплохо.

Если рассказывать фильмы Одзу своими словами, весь рассказ уместится в пять-шесть предложений. В манере съёмки - никаких особых новаций и вывертов, актёры не рвут жилы, музыка - ну между нами, разве это вообще музыка? Теперь фабула - таких тринадцать на дюжину; обычная, благопристойная матримониальная буржуазная история. Ну что здесь делать искушённому киноману?) Но я не отвлёкся ни на минуту, эмоции испытывал сильные и подлинные, и вряд ли скоро забуду это кино.

Мне кажется, в том смысле, как Вы употребляете, слово "поэзия" должно включать в себя нечто иррациональное, разумом не поверяемое. По крайней мере по отношению к какой-нибудь юной героине эпитет "поэтичная" нередко подразумевает чувства высокие, но своевольные и слегка сумасбродные. Между тем наша Мадо весь фильм ведёт себя исключительно разумно и по-взрослому - шутит над собой, прекрасно понимает окружающих, и даже "бунт" в церкви со старым другом кюре ничего, кроме доброй улыбки, не вызывает, да и заканчивается не каким-нибудь "возвращением билета Творцу", а взрывом хохота. Как же мне не хватало в кино таких героинь! Итак, на мой вкус не поэзия, а проза, но да здравствует такая проза! Прекрасно вписываются в изобразительный ряд и придают дополнительное измерение фильму и рисунки Адабашьяна, в чём-то а-ля Уильям Блейк. Максимальной оценке помешало лишь навязчивое внимание к мадам Плантю со своим кавалером. Ну раз, ну два, но все ведь знают, чем становится дважды и трижды повторенная шутка. Но это так, мелочи.

Война войне рознь. Есть войны официальные, объявленные, или условные, как в сабже, а то и вовсе внутренние. Никаких надёжных критериев войны\мира не существует. Речь о том, что гибельны - любые, победителей - не будет, выживших - тоже навряд , да и стоит ли вообще? Но, конечно, Бергман не был бы собой, если б помимо этой, пусть и радикально высказанной идеи, не нашпиговал свой фильм самыми разными смыслами, торчащими из невзначай вроде бы оброненных фраз во все стороны. Вот герой Бьёрнстранда вопит: "Святая бесхребетность искусства!" и хлещет палкой по столу, вот финальный сон героини Ульман о неродившейся девочке, вот "ария следствия, петая в ухо причине" в жуткой сцене с деньгами, да мало ли ещё ...

Название фильму годилось бы любое, хотя бы из первого разговора героев со своим мнимым спасителем - страх, холод, боль, стыд, вина, злоба, обман, жестокость. Категории же прекрасного - от музыки, культуры, воспитанности до простой человеческой нежности и взаимовыручки с пугающей быстротой расползаются и опадают шелухой. Надо ли знать такое о себе? - у меня ответа нет, но пересматриваю и третий и четвёртый раз. В своих выводах Бергман, мне кажется, вплотную подходит к едва ли не главному авторитету в вопросах выживания - Варламу Шаламову. В данном случае не столь существенно, что речь не о лагере, а о войне. Вопрос глубже - об отрицательности любого такого опыта, и в этой связи о тотальной неудаче человека "в замысле"; ведь история человечества = история войн. Как писал об одном из главных шаламовских тезисов Дмитрий Быков - "Проект "Человек" надо закрывать".

Каковы бы ни были причины запрета фильма, важнее, мне кажется, другое - высочайший художественный уровень картины в целом. Это одна из лучших экранизаций, что мне доводилось видеть вообще. "Скверный анекдот" для Достоевского, думаю, вещь непрограммная, в немалой степени сиюминутная, что видно хотя бы по тому удовольствию, с которым он сводит там кое-какие литературные счёты. Мастерство слова и обличение нравов - это, конечно, есть, но на широкие философские обобщения ФМ тут не тянет. Совсем другое дело - фильм. В сцене застолья даже я, не будучи самым большим начётчиком, разглядел отсылки ко всему творчеству Достоевского - тут и "Сон смешного человека", и "Записки из подполья", и "Петербургская летопись", и, конечно, все романы "великого пятикнижия". Сделано это, конечно, не просто ради приёма - Алов и Наумов мастера высокой пробы, и в рамках одного рассказа им попросту тесно. Но этого мало - чем ближе к финалу, тем больше поражает происходящее на экране. Танец лилипутьего народца с властью-генералом - это же незабываемо, и, антр ну, за одну эту сцену фильм можно положить на далёкую и высокую полку при любой власти. Изумительно найден приём с авторскими ремарками на длинных-предлинных стоп-кадрах - смех сквозь слёзы, сущее наслаждение для внимательного зрителя. А неудавшаяся брачная ночь Пселдонимова, а сны генерала, и т. д. и т. п. Актёрские работы в "Скверном анекдоте"- отдельная песня. Евстигнеев выдаёт, на мой взгляд, один из лучших перфомансов своей карьеры. Вся линия его персонажа ведётся тонко, умно и настолько - ммм...- соприродно и времени и окружению, что только диву даёшься. Виктора Сергачёва я открыл для себя именно с этого фильма, потом уже отмечал и его зятя-Мижуева у Швейцера в "Мёртвых душах", и Косых у Ефремова в "Иванове", и небольшую роль в прекрасном фильме "Степной король Лир" Анатолия Васильева. Интересны и второстепенные персонажи - гусарский офицер (Николай Гринько), и некий философствующий художник (если не ошибаюсь, Г.Георгиу), и жуткий молчаливый свидетель с моноклем. И всё же при всём этом, когда я слышу: "Скверный анекдот", то вспоминаю прежде всего музыку Николая Каретникова. Вот абсолютно точное попадание, идеальный баланс изображения и звука. Разухабистые бешеные скрипки и контрабасы в сценах плясок; флейтовые и скрипичные же лиричные, нежные мелодии снов и видений; горестная, почти умирающая шарманка в финале - каждый момент работает на идею фильма и врезается в память. В общем, одна из "десяток" на сайте - моя.