Грустное волшебство и очарование живущего самого по себе мира, не получившее релиза на блю-рэй. Словно за нечто непростительное, для зрителей не раздвинули кулисы поширше и пожадничали освещением на сцене.
Невзгода прозаическая, но творящая парадоксы: помогает крепко полюбить фильм, чего не случилось бы, будь всё радужно, под руками и без лишений. А ведь та же привязанность по всё той же причине была испытана к Local Hero, теперь обрётшего сестричку-близнеца Веру. Как герои, теряя, находят надежду, так и ты задерживаешься в выдуманном мире, лелея грядущую возможность прикоснуться к первозданной, задуманной автором красоте кадра.
И, смирно плывя по горькому потоку, озираешься по сторонам и цепляешься взглядом за обыденную необыкновенность вместо того, чтобы угрюмо уставиться в пол. Сначала останавливаешь взор на путеводной в таком альманахе Вере — или, там, Маке, нарушившем покой шотландского побережья, чёрной каплей угодившем в кристальность непотревоженного ручья, — а затем плавно фокусируешься на зажжёных искрой милостях между Этель и Реджи, Капальди-Олдсеном и «русалкой» Мариной; на мирных трудовых буднях юнца Сида, старика Стэна и нефтяника Хаппера; на попытках окружающих сбежать от реальности благодаря привычкам, этой реальностью выработанными.
А пока переживаешь за персонажей, за актёров, вдохнувших жизнь в и без того осязаемые декорации, — радуешься. Ту жизнь, что играет на лицах, заполняет эпизоды, окрашивает эмоции и даёт речам переливчатости, преуменьшая неидеальность DVD.
Но кто обещал безукоризненность? И Дрейк жертвовала, и Макинтайр искал телефонную будку на обветриваемых скалах.