Deetz

Павук внезапно держит и делает. Да, с динамикой жуткие проблемы, но вот этот кросс-вселенский карнавал работает как надо и вполне отвечает на вопрос существования вариаций. Почти нормализует ситуацию. Здорово, что они развивают именно кинематографическую вселенную тут. Дальше так и надо. Сейчас они повзаимодействовали с другими фильмами. Так, глядишь, и до рефлексии с деконструкцией дойдёт. Экшен и драма стандартные до отупения.

MIV: Фематрица или Пределы контроля минус 2.0 В самом начале надежда жива. На экране разворачивается не то симуляция симуляции, не то пост-симуляция. Нас активно погружают в процесс деноминации происходящего — деноминации, потому что все операции проделываются над отношениями группы цифр из 1, 2 и 3в отношении 4. Прямым текстом, в лоб. Без фансервиса, уверенно, четко, последовательно, в отдельные моменты даже дерзко. Фильм заканчивается минуте на пятнадцатой вместе с финальными аккордами ремикса на “White Rabbit” Jefferson Airplane — расчудесный выход Мерва из-за печки не в счет! — и начинается тотальное всепоглощающее кинематографическое ф-письмо, старательно копирующее все тропы и клише того письма, того типа доминирующего текста, с которым призывает бороться. В этом вся трагедия и парадокс. Поиск самости заменен на победоносный копиизм. Но вместе с тем в финале нас ждет буквальное, прямое сообщение: мы уже переделываем этот мир и никаким системам контроля нас не остановить. Это заявление свободных людей. Они делают это, потому что могут, потому что свободны. Здесь нет угрозы или предупреждения, как нет его у сторис в инсте или видео в тиктотке. Это сообщения одного порядка, сообщения-сёстры. Добавьте сюда отсутствие экшена, бьющий по глазам монтаж, забытую музыку, общее постановочное и операторское дорама-уныние, мертвый сценарий — и получите фильм, просмотр которого скорее измотает вас, нежели принесет удовольствие. Эта чашка чая тоже не для всех, но даже испив её, на дне не найти поводов для далеко идущих выводов, сравнимых с теми, что царили в критически настроенной части аудитории после выхода «Формы воды». Кто сейчас о ней вообще помнит? Только преданные фанаты дель Торо. Геронтофилия и ф-кино не накроют нас мощной волной хотя бы потому что они лишь часть прибоя в эту эпоху свободы высказываний, свободы стилей, свободы показать на большом экране то, что ты хочешь показать; рассказать ту историю, которую ты хочешь рассказать. Фематрица это большое неуклюжее напоминание о необходимости честного, открытого, независимого творчества, идущего из самой глубины личных убеждений. И вы с этим сделать ничего не можете.

Подтверждением исповедальности “Annette” помимо ярких автобиографических совпадений служит и выбор формы, косвенно верифицируемый фильмом “The King’s Speech”: если не можешь сказать — спой! Это драма эксгибиционизма и мимикрии. Притворись, что всё понарошку, повтори еще раз эту игру, начатую в “Holy Motors”. Перед нами огромное эпическое реплицирование фрагмента с Кайли Миноуг. И даже Драйвер на наших глазах медленно трансформируется — в Каракса. Очевидной разницей в конституции тел этого не замаскировать. Зеленый цвет красной нитью продолжает опутывать, прошивать и увязывать воедино как отдельные компоненты “Annette”, так и перебрасывать шаткие подвесные мостки к предыдущим, а то и будущим лентам. Цвет присутствия смерти. Зеленым дело не ограничивается. Сама Аннетт в своём кукольном воплощении внешне очень напоминает Дени Лавана. Весь фильм состоит из вороха деталей. Ворох шелестит и рассыпается: продолжается заигрывание со зрительным залом, надписи теряются на фоне, фразы тонут в музыке, разнообразная рукодельная бутафория остается без внимания. Да здравствует Конни О’Коннорс! Феерия удвоений повсеместна. Генри МакГенри, все двойные буквы, два тела Аннетт и две ипостаси Энн. Больше того, и без того фрагментированный фильм дополнительно разбит на главы перебивками из желтушной тв-передачи. Парадоксальным образом в фильме много всего, но это много просто лежит, не шелохнется. Музыка своей роли не сыграла. Sparks робко появились в начальных и закрывающих титрах, да периодическими всполохами узнаваемой синхронии мелодико-ритмических построений и вокала напоминали о себе весь остальной фильм, ни коим образом не оказывая ни на что влияния. С пением большие проблемы. Если голос не переведен в разряд дополнительного музыкального инструмента в ансамбле и сохраняет повествовательные функции, то требования к техническому исполнению возрастают значительно. И этим требованиям никто, кроме Аннетт не соответствует. Сами вокальные номера непрерывны и ритм не сбивают, но темп разворачивания рассказа замедляют многократно и порой до околонулевых значений. Вечная проблема мюзиклов. Аннетт: дочь, кукла-марионетка, тело фильма. Как и «Enter the void» является входом в пустоту, так и здесь Аннетт — это сам фильм. Точно управляемое и откликающееся на все движения рук эксплуататора-режиссера произведение. В нем можно обнаружить нервозность, проступающую в некоторых проблемах с монтажом; истеричность, манифестированную криком; меланхолию и апатию пустых ёмкостей в кадре; ярость во время выступлений. Эксплуатируемый нещадно для решений своих проблем. И в финале Генри-Леос говорит нам: «Хватит смотреть на меня». Чем противоречит сам себе. Не хочешь, чтобы на тебя смотрели, так не выходи наружу, оставайся внутри. Многослойность конфликта с самим собой, дочерью, фильмом, а также между всеми этими частями, составляет основной интерес в расследовании причин появления и внутреннего устройства "Annette". Сеанс — терапии? — окончен. Это конец. Вероятно. Может быть, теперь Каракс расстанется со своей трагедией и сможет двигаться дальше. Время еще есть.

Всё это, конечно, мило, но совершенно никак. Самый звонкий момент — оглушительная тишина, когда Пол готовился в первый раз использовать Голос. Это было очень здорово. Барон хорош, но его так мало. А больше ничего нет.

В «Mandibules» все родовые признаки на месте: сверхсветосильный объектив, нежная-пренежная гамма, пластические решения, юмор и звук; не узнать работу Дюпье просто невозможно. За одним исключением: содержание не завезли. Дзен-анекдот о самую малость сюрреалистичных приключениях двух великовозрастных шалопаев до самого конца остается дзен-анекдотом и даже финальный взгляд, этот жест призыва к коммуникации, не выправляет общую картину. Да, это вновь один из рассказов о всемогуществе кино, но на этом всё заканчивается. Гигантская ручная муха? Нет проблем, дай быка! Все это расслабленный летний сон на морском берегу. Сон Маню, пробуждавшегося на наших глазах не единожды. В спальном мешке на берегу, на картонных коробках около сгоревшего автодома, у бассейна. Такое пробуждение «как бы делает» все предыдущие события грёзой — но не делает. Все это искусственная имитация псевдо-сна и не работает. Как и оставленная далеко за пределами осмысленности транспортировка чемоданчика и его содержимого, которое, казалось бы, стоит увязать с гигантской мухой хотя бы по лингвистическим причинам, но такого не знает даже Urban Dictionary. Вся иконография насекомых тоже оставлена за бортом, что, впрочем, может быть признано достижением; Кафка, Кроненберг, Пелевин и остальные не при делах. В итоге это чисто фановое упражнение без того фана, к которому Дюпье своего зрителя уже приучил. И не друг, и не враг, а так, жопкой об косяк. Мушиный бык!? Мушиный бык!

Перенесите в Уже в кино, а то прокат идет.

Даже тонкие и нежные отношения между глухонемой девочкой-медиумом и гигантской обезьяной не спасают этот фильм от полного отсутствия собственных идей, классический троп красавицы и чудовища же. Всю конспирологически-комедийную ерунду можно вырезать и ничего не будет потеряно. Монарх-вселенная умерла окончательно, а потенциал-то был. Был. Годзилла теперь на спидах, макак тоже лютует (оба в синдроме Оптимуса-берсерка), робот пристойный, бои стандартно-стандартные, разве что можно отметить сохранение созерцательности, никакой эпилепсии. Логика характеров монстров и их природы выброшена, люди отупели.

Вот уж чего-чего, а стыда ту и в помине нет. Скорее почти наоборот. То самый случай русского kino.

Это лучше Уидона, но все еще никчемно. Поправлено: 1) редуцирована возня с гражданскими; 2) степень комиксовости увеличена, больше внимания сражениям, хотя сами они поставлены посредственно; 3) заключительная глава из будущего, до пробуждения Брюса. Не поправлено или испорчено: 1) отвратные вопли в звукоряде; 2) наматывание соплей на кулак с Лоис и Мартой; 3) общий уровень функционирования антагонистов.

Чудо женщины. Конечно же, чудесное исключительно. Кто бы вы этом сомневался! Все могло быть куда тяжелее, да сценарий не даёт этому веселью самовыпотрошиться окончательно. Затея с принципом лапки вторичнее некуда, но эта бойкая одержимость Макса Лорда реализована нескучно. Плюс в редкие минуты экшена виден потенциал на добрую хореографию (кроме торгового центра, брр). Бедняга Пайн отважно сверкает сединой висков, но полная мебель. Уиг, роняющая папку в одной из открывающих сцен so moe. Да и при каждом появлении > Гадот. В остальное время смотреть невозможно. Ни монтажа, ни операторки, ни звука. Фемксплотейшен?

Не тянет это на стеснение, хотя, доброта в таком жесте, пожалуй, есть Но все равно это пошлое стариковское сюсюканье со зрителем, very no

Фестиваль аморфности и аморфности. Черно-белые сны-цитаты? Умоляю. Апофеоз инцест-вырождения стиля.

Не видно только одного. Точки совращения. Того момента, когда началась вся эта слаанешитская разнузданность. Предположительно, корни её — в относительной безнаказанности самого Дау. Что сомнительно, учитывая ранние годы. В чем же причина отказа инстинкта самосохранения? [...] «Дау» это как «Bull of Heaven» в кино. Как если бы Генезис Пи Орридж и Цутому Нихей сыграли свадьбу.

Нолан забыл добавить фильм в это кино. Даже при том, что всё это снято о времени и движении — двух компонентах, которые прямо претендуют на главные роли в принципе, поскольку кино непосредственно подражает времени, моделирует его. Вся эта машинерия и хореография движется сама в себе, ни с чем не контактируя. Ни с чем нигде. Удивительное и странное достижение. Монтаж никудышный. Левопяточный. Главное достоинство ленты — музыка.