Задумывались ли мы когда-нибудь, например, о том, какие события сопутствовали автору при работе над фильмом "Тени забытых предков", какие душевные переживания отображались в сюжете, какие люди были прототипами героев и т.д. Вот об этом и хотелось бы немного поговорить... За каждым произведением стоит грандиозная и самобытная история, жизненный путь автора... который сам по себе является сценарием для фильма.
«Сержик, дарагой! Посылаем тибе пятьдесят рублей. Если комната плохая – сними лучше. Питайся тоже хорошо: пей какао по утрам и иногда ходи в ресторан покушать шашлык. В театре тоже себе не отказывай, говорят в Большом сичас поют Бадридзе и Лисициан. Одевайся тоже хорошо. Купи теплое белье, и если останутся деньги, купи мне и Ане боты. Мама». Параджанов читал эти письма однокурсникам, которые в эти послевоенные годы получали хлеб по талонам, падая в голодные обмороки в огромных очередях. Кто-то сердился, а кто-то от души хохотал, догадываясь, что Сергей Иосифович посылал себе «весточки из дома» сам.
Правда, первую любовь он всё же встретил в парфюмерном отделе ЦУМа. Красавица Нигяр была родом из строгой татарской семьи. Узнав, что она вышла замуж, братья приехали в Москву и потребовали огромный выкуп, которого, у Сергея, конечно, не оказалось. Подождав немного, они стали уговаривать Нигяр уйти от нищего студента, потом – заставлять; но она отказалась. Тогда братья связали её и бросили под поезд.
Эта трагедия произошла в июле 1951-го. Едва опомнившись, он поставил в память о жене печальную молдавскую сказку «Андриеш», сначала как диплом, а потом – как свой первый полнометражный фильм. Но ещё много, много лет горе не отпускало его, пока не вылилось, наконец, в повесть о Ромео и Джульетте, которая называется «Тени забытых предков».
Сергей Параджанов: Это было время, когда я взошел на свой материал, свою тематику. Это был фильм, где была этнография, был Бог, была любовь и была трагедия».
И смерть Офелии, и недолгое земное счастье великих веронских влюбленных родились из таких же народных сказаний – об Иване да Марье, как и роман Михаила Коцюбинского, погружающего вечную притчу в мир старых Карпат. «Я влюбился, - пишет Сергей Иосифович, - в это кристально чистое ощущение красоты, гармонии, бесконечности, ощущение грани, где природа переходит в искусство, а искусство – в природу». Но «Тени забытых предков» – не идиллия.
Параджанов очень любил Третьяковку, где есть «Крестный ход на Пасху» Перова, и вот здесь - «гуляния на Рождество». Вслед за Шекспиром и отцом пасторали – Вергилием, он рисует духоту окружающего, современного любой эпохе, ада, в которой гибнет любовь. Но чтобы выдержать стиль такой эпической поэмы, которая начинается и заканчивается заколачивающим стуком топора, нужны были грандиозные физические и нравственные усилия. Из воспоминаний оператора фильма Юрия Ильенко: "Буквально через неделю после начала съемок я ушел с картины и вызвал Сергея на дуэль. Просто хотел убить его. За всё. Это была идейная ссора по творческим мотивам. Мы должны были встретиться на мосту и стреляться на гуцульских боевых пистолетах. Но Черемыш вздулся так, что мост снесло, а с тридцати метров я никак не мог стрелять. А вечером из Киева привезли первый проявленный материал. Мы сели по разным углам. Посмотрели первую партию материала, и я понял, что никуда не уйду. Мы обнялись, поцеловались и начали опять биться".
Параджанов добивался, чтобы все было подлинным. Актеры даже говорили на гуцульском диалекте, а для сцены погребения пригласили настоящих баб-плакальщиц. "Готовы?" - "Готовы" - "Мотор!" Бабушки не плачут. Сергей Иосифович: "Ну, в чем дело, что-то не так?" - "Гроб пустый". Параджанов – ассистенту: "Ложись в гроб!". Тот лёг послушно – "Мотор!" Бабушки опять молчат. "Что такое!?" - "Вин молодой". Нашли местного деда и его уговорили лечь. "Мотор!" Бабушки не плачут. "Ну, этот же старый!" - "Вин дурный". Ну, что тут скажешь? Некоторое время в Параджанове борется восхищение с яростью. Наконец, он останавливает съёмку и дает указание отыскать хорошего «покойника». Через несколько часов помощник привозит другого дедушку и уверяет, что это всенародный любимец. Положили его в гроб, и тут такой вопль поднялся – уже снимать закончили, а бабушек всё успокоить никак не могли.
В таком бескомпромиссной атмосфере шекспировской драмы как-то уже не очень удивляли и даже казались естественным слова, с которыми люди встречают друг друга всю картину – «Слава Иисусу!»
Сергей Параджанов: Когда министерство увидело фильм, на носу был юбилей. Они его выпустили на экран в надежде, что потом с ним справятся. Я сделал этот фильм, но после произошла трагедия.
Зная, что соберётся цвет украинской интеллигенции, на премьеру пришел человек, который набрался храбрости заявить, что в стране 37-ой год. Сергея Иосифовича не предупредили о готовящейся акции, но он тоже был настолько «не советским» человеком, что и у него начались очень серьёзные неприятности, которые он сам же порой и провоцировал. Например, написал письмо Брежневу с просьбой отпустить его на постоянное место жительства в Иран. Ему долго не давали работать, а потом, не взирая на мировую славу, решили посадить. Друзья умоляли его уехать в Армению, не показываться в Киеве. Параджанов уехал, но сын заболел брюшным тифом; он вернулся и был арестован.
Сначала инкриминировали спекуляцию, потом взятку, потом обвиняли в изнасиловании какой-то пьяной женщины. Но все эти шитые дела рассыпались на глазах по причине отсутствия всяких доказательств. Тогда завели дело о мужеложстве. Из воспоминаний второй жены Сергея Иосифовича, Светланы Щербатюк: "Они остановились на этой статье и нашли человека, который заявил о домогательствах со стороны Параджанова. По тем временам, по советскому законодательству, это была ещё и грязная статья. Нужно было его вымарать. Людей отвратить. Ну, вот они пошли на такой шаг".
Сергею Иосифовичу дали пять лет строгого режима, надеясь, что с такой статьёй его там просто уничтожат. Первое время его действительно стали бить, подозревая в нём подсадную утку, которая собирается снять фильм про уголовный мир. Но вскоре Параджанов начал удивлять заключенных: он постоянно что-то рисовал, делал из тряпья коллажи, чеканил на крышках от молочных бутылок. Одна из них с профилем Пушкина попадет через десять лет в руки Феллини и превратится в главный приз кинофестиваля в Римини.
Он поражал окружающих и своей беспечной щедростью. Кто-то из друзей вложил ему как-то в посылку баночку с прополисом, который был ему необходим, чтобы хоть как-то справиться с диабетом. И вдруг по зоне прошел слух: Серёга-кинщик развел этот пчелиный клей в ведре воды и кружкой отпаивает больных в лазарете, уверяя, что лучше лекарства нет. Его не то что бы зауважали, но стали относиться как к юродивому. Люди почувствовали в нём огромную внутреннюю свободу и потянулись; начали читать свои письма, исповедоваться! И каждую такую историю, каждое раскаянье он хранил потом до конца дней! Радуясь этой победе, он даже написал Тарковскому, что и тому неплохо было бы отсидеть хотя бы годик, чтоб стать по-настоящему великим художником.
Сергей Параджанов: "Спустя тридцать лет я вернулся в город, в котором родился в 1924 году. Вернулся стариком, за плечами которого словно два крыла: с одной стороны – слава, триумф и признание; с другой – униженность раба, пленника, зека. У меня нет официальных званий, ни наград. Я никто. Я живу в Грузии, в Тбилиси, в старом доме моих родителей, и, когда идет дождь, я сплю с зонтиком и счастлив, потому что это похоже на фильмы Тарковского".
Его освободили на 11 месяцев и 18 дней раньше срока. Помогло вмешательство Лили Брик. Ее сестра была замужем за Луи Арагоном, а тот, получая от советского правительства какую-то награду, сказал о Параджанове Брежневу. Выяснилось, что Леонид Ильич никогда не слышал о таком режиссёре, но и к лучшему, наверное.
Сергей Параджанов: Я считаю, что я привёз очень интересный материал, созданный в изоляции. Обрёл чистоту и духовность.
Пройдя через пятнадцать лет молчания, он снимает «Тайну Сурамской крепости» - гениальное завершение разговора о добре и зле и торжестве жизни и над смертью, начатое в «Тенях забытых предков». Это гимн жертвенной любви матери и сына. В нём поётся о том, как юноша дал замуровать себя в стену живьём, чтобы устояла крепость.
Сергей Параджанов: Мне хотелось бы именно после этого фильма умереть, потому что я его очень люблю.
В лермонтовской версии «Ромео и Джульетты», конечно, снова была любовь, и был Бог. Только уже не было трагедии, хотя в детстве Сергей Иосифович горько плакал всякий раз, когда мама читала ему эту сказку – он боялся, что суженая Кериба, Мегуль, выйдет за другого. Эту картину он называл своей самой любимой и считал её «возвращением в детство», очищением и подготовкой к последнему пути.
В 1969 году, в Киеве, лёжа в больнице с двусторонним воспалением лёгких, он умолял врача продлить его жизнь хотя бы на шесть дней, чтобы успеть написать сценарий. И он написал его в эти дни. И назвал «Исповедью».
Двадцать лет спустя, умирая от рака лёгких, он надеялся, что Господь снова подарит ему немного времени, чтобы вслед за «Зеркалом» Тарковского и «Покаянием» Абуладзе смогла прозвучать и его молитва о прощении. И в мае 1989 года «Арменфильм» запустил эту ленту в производство, но экранизировать удалось только одно воспоминание. Последним фильмом стал всё-таки «Ашик-Кериб», а последней сценой, которую снял в своей жизни Сергей Иосифович, - похороны девочки-соседки во дворе их родительского дома в Тбилиси.
Сергей Параджанов: Это моя мать, мой отец, моё детство, мои личные сновидения, сны и эта потрясающая трагедия. И я должен умереть перед ними, чтобы доказать, что я их люблю.
Вот такая, довольно интересная история создания великолепного кино "Тени забытых предков". Если она у кого-то вызовет интерес, желание что-то прокомментировать, то добро пожаловать. Будет очень интересно пообщаться.
Между прочим... Разыскал одно интересное видео, также касающееся истории создания данного фильма. Если кому-нибудь будет интересно взглянуть, то прошу сюда: Тени забытых предков. Книга родства. Сергей Параджанов
