Жёлтая земля (Huang tudi)

В 1978 году после многолетнего простоя двери Пекинской киноакадемии были вновь открыты для студентов. Первому после Культурной революции выпускку (1982) было написано войти в историю как Пятому поколению китайских кинематографистов. Творчески амбициозная молодёжь, насмотревшись в стенах учебного заведения зарубежных — в первую очередь советских (объектом культа, по словам Чэнь Кайгэ, стал "Сорок первый" Григория Чухрая) — фильмов, жаждала радикально обновить язык отечественного кино. И вот в 1983 году группа выпускников отправляется на нуждающуюся в кадрах киностудию в Гуаньси, что на границе с Вьетнамом.

Первым дебютирует Чжан Цзюньчжао (а также оператор Чжан Имоу и художник Хэ Цюнь) с военной драмой "Один и восемь". Единственный показ оригинальной версии состоялся в "рабочем" кинотеатре студии для сотрудников и официальных лиц. "Полтора часа, — вспоминает Чэнь Кайгэ, — мы смотрели на экран как загипнотизированные. Это был тот фильм, который давно ждал весь Китай". Весь да не весь. Картина была тут же отправлена под ножницы, которые работали в течение пяти лет (всего 107 цензурных правок). Премьера состоялась в 1988-м. Так как вы это название никогда не слышали, нетрудно догадаться, что подзадержавшаяся, зато одобренная версия впечатления ни на кого не произвела.

В 1984-м новое китайское кино родилось по-настоящему. Получив от начальства книжку красного писателя о распространении идей на гоминьдановском севере, Чэнь Кайгэ сперва приуныл. А затем создал лучший фильм в истории КНР.

Внимательный, к тому же хотя бы в общих чертах представляющий обстановку, в которой картина появилась на свет, зритель не сможет не поразиться смелости вопросов, задаваемых "Жёлтой землёй" (первоначальное название "Тихая древняя равнина" было изменено, когда Чэнь увидел заснятые Чжан Имоу кадры с желтозёмом). Тем более режиссёр-дебютант принципиально отказался от любезно предоставляемого Кэ Ланем мелодраматического камуфляжа: прочтя "Эхо в глубокой долине", Чэнь первым делом выбросил из сценария всякие намёки на романтические чувства, которыми в романе воспылала юная крестьянка к пришлому солдату-коммунисту. Нет, Гу Цинь для Цуйцяо — это исключительно луч надежды на новую жизнь, в которой мужчины умеют шить, а девушки не обязаны выходить замуж в 14. Надежды не оправдавшейся… Далеко ли отсюда до предположения, что полновесно установившийся спустя 10 с половиной лет после событий фильма в Китае строй не стал счастьем для всех, более того, трагически разочаровал самые незащищённые слои населения?

Но подвизавшийся в школьные годы красным хунвэйбином автор идёт в финале ещё дальше: невольно преданная Цуйцяо неожиданно зарифмовывается с жителями деревни, молящими Небесного Лорда Дракона о долгожданном дожде. Если по Пазолини коммунизм вышел из христианства, то краеугольное произведение Пятого поколения представляет его галимым язычеством, способным серьёзно увлечь лишь самых отчаявшихся.

человек и его земля

 

девушка и конфуцианство

 

крестьянская жизнь

 

поверила коммунисту

 

предшественник Мао