Поэзия

Увидел её Гибралтар и Мадрид

Кейптаун и Ганг полноводный.

Она, сохранив первозданный свой вид,

Везде прослыла старомодной.

Но стал англичанин богатым как Крез,

И в этом заслуга…

ЖЕНСКАЯ ЛОГИКА

– Прости меня, – промолвила она, –

Но ты меня немного обижаешь,

Все время вот целуешь, обнимаешь,

Как будто я иначе не нужна!

Он покраснел: – Ну да… Но если любишь?

Ведь сердце же колотится в груди!

Как усидеть?

– А ты вот усиди!

Не то все сам немедленно погубишь!

Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина;

Вы все, мужчины – низменны навек!

Пойми: перед тобою человек,

А ты во мне все время видишь женщину!

Я о таком на свете понаслышана,

Что ты со мной и спорить не берись!

– Ну, хорошо… Я понял… не сердись…

Пускай все будет тихо и возвышенно.

И впрямь, отныне ни обид, ни ссор.

Бежали дни, и назначались встречи.

Он стал почти ручным и каждый вечер

Вел умный и красивый разговор.

Она же хоть и счастлива была,

Но постепенно словно бы темнела.

Все реже улыбалась, похудела,

И вдруг (совсем немыслимое дело)

Взяла и на свиданье не пришла…

Он позвонил: – В чем дело? Почему?

– Ах, почему? Спасибо за беседы!

А я не тумба! Хватит! Не поеду! –

Она сквозь слезы крикнула ему.

– Ведь это же издевка и тоска!

Скажи, какой красноречивый книжник!

Я, как ни странно, женщина пока,

А ты… а ты… бесчувственный булыжник.

ЛЕТНИМ ВЕЧЕРОМ…

Летним вечером, тихим вечером

Вышел я до ларька табачного.

Там старушка в платочке клетчатом

Христа ради деньжата клянчила.

Дал я ей пять тышь – на, мол, на обед

Или фруктами вон побалуйся,

А она прошептала мне в ответ:

"Вона как оно не задалось-то…"

Говорю я ей: "Зря ты, бабка, так.

Посмотри, как люди поднялись-то.

Если жить с умом – будет всё ништяк,

А ума-то у нас прибавилось.

А что деньги разрухой нажиты –

Так ведь каяться будем в старости…"

А она отвечала всё так же мне:

"Вона как оно не задалось-то…"

А потом меня будто прорвало –

Стал я бабушке вдруг рассказывать,

Что куда ни глянь – так одно фуфло!

Что с "делами" пора завязывать!

Что во мне самом, как ни вороши,

Не найти ни добра, ни жалости!…

А в ответ – будто стон моей души:

"Вона как оно не задалось-то…"

Я пошел домой, а она вослед

Всё крестила да причитала мне,

А вокруг неё – то ли Божий Свет,

То ли солнце садится – алое…

ДАЙТЕ МНЕ ЧЕГО-НИБУДЬ…

Господа Начальники – червонные князья,

Поимейте каплю снисхожденья:

Дайте мне чего-нибудь – того, чего нельзя,

А я за вас пойду на все лишенья.

Граждане чиновники, позвольте, Ваша Честь,

Помогите ближнему немного:

Дайте мне чего-нибудь, что вам уже не съесть,

Да я ж за вас молиться буду богу.

Эй, купцы-барышники! Торговля – в добрый час!

Берегите деньги от разбоя:

Дайте мне чего-нибудь – того, что есть у вас,

А я навек оставлю вас в покое.

Умники лукавые – пророки-мудрецы,

Вечные "спасители народа",

Дайте мне чего-нибудь, чтоб не отдать концы

От такой навязчивой свободы!

Эх, Россия милая! Крещёная земля!

Говорят, ты – Божия невеста?…

Да как же это вышло-то, что нынче для меня

У тебя, родимой, нету места???

ПОВОРОТ.

Я заложился в поворот, но ехал, как на ощупь.

Дорога – лёд. И солнце по глазам.

Он вылетел навстречу мне. А дальше – как нарочно:

Он – по газам, а я – по тормозам!

Судьба нас порознь вела к фатальному исходу,

Сверяя жизни строго по часам.

У нас был в чём-то схожий путь, но разная порода:

Он – по газам, а я – по тормозам!

Но всё, что прожили мы с ним, сорвалось на излёте,

И в этот миг понятно стало нам:

Мы сделали свой главный ход на этом повороте:

Он – по газам, а я – по тормозам!

Металл порвался, как картон, и сердцу стало тесно,

И распахнулись двери в Небеса.

Мы смертью искупили жизнь на этом самом месте:

Он – по газам, а я – по тормозам!

В Раю он получил Порше, а я – Феррари белый.

Для нас уже горел зелёный свет…

Ну, значит, мы закрыли счёт, и можно ехать смело –

В Раю на трассе поворотов нет.

КАК ОНА ПРЕКРАСНА!

Играли смуглым янтарём – плечи,

Роняли пламя в темноту – свечи,

Она была со мной доступна и бесстрастна…

Но, боже! – как она прекрасна!

Черты ребёнка на лице – белом,

И совершенной красоты – тело…

Всё было похоти расчетливой подвластно,

Но, боже! – как она прекрасна!

Во мне, как будто лёд и пламя,

Восторг с презрением слились.

И Сатана играет нами,

И Сатана играет нами,

Обманом подменяя жизнь…

И снова гаснут в темноте – свечи,

И душит пьяною тоской – вечер,

И всё мне кажется ненужным… и напрасным…

Но, боже! – как она прекрасна!!!

ИСПОВЕДЬ.

Я люблю, исповедую, верую –

Не за страх, а за боль, что во мне.

И за это плачу полной мерою,

Не торгуясь с судьбой в цене.

Ты прости меня, Господи Праведный,

Что на свете живу сгоряча –

Просто рвётся душа моя на люди

Под тяжелый топор палача.

Можно быть похитрей и посдержанней –

Нынче модно ходить в холуях –

Называть дурака проповедником

И топить свою совесть в рублях.

Только мне почему-то не хочется,

Чаевые зажав в кулаках,

Называть полудурка "Высочеством",

Скаля рот аж до хруста в висках.

Можно встать в стороне у обочины –

И в народе прослыть мудрецом,

И на людях скрывать червоточины

Под муляжным терновым венцом.

А во мне чёрный Бес с белым Ангелом

Бьются на смерть в жестоком бою –

То ищу я иконы да ладана,

То грешу на погибель свою.

И пускай перед злыми химерами

Мир забылся в тупом полусне –

Я люблю, исповедую, верую

Не за страх, а за боль, что во мне.

Ты прости меня, Господи Праведный,

Что на свете живу сгоряча –

Просто рвётся душа моя на люди

Под тяжелый топор палача…

ЗОЛУШКА.

Милой Золушке было на вид восемнадцать,

А может, чуть меньше того.

Мне её было жаль, и желанье остаться

Возникло превыше всего.

Я ей что-то шептал, благородно взирая

На всю её хрупкую стать,

Что-то плёл о высоком, чуть-чуть привирая, –

Никак тут нельзя не соврать.

И она на глазах превращалась в принцессу,

А я – в идиота, увы!

Ведь мужчины слабей в отношении процесса

Потери своей головы.

И когда мои губы почуяли жажду

Вкусить её трепетных губ,

Всё свершилось – и было не так уж и важно

Всё то, что творилось вокруг…

…Я очнулся, как будто облили водою! –

С трудом устояв на земле.

Ну а Золушка стала, как слесарь запоя,

А я – как макет для рукопашного боя.

Потом она матом сказала плохое –

И скрылась вдаль на метле…

ДЕВЧОНКА.

Она ждала любви, она искала свет,

Она хотела просто получить ответ:

О чём тоскует ночь? О чём шумит прибой?

О чём под утро небо плачет над землёй?

А вокруг весь мир всё сходил с ума

В турникетах "выхода" и "входа":

Кто-то дёргал кайф, кто-то грел карман,

Кто-то мерил бедностью свободу…

Она ждала любви, она умела ждать,

Она прощала, если не могла понять:

Зачем так много Зла, зачем так много Лжи

Берут с собою в эту маленькую жизнь???

А вокруг весь мир всё сходил с ума,

Как обычно – ничего не пряча:

Кто-то жил Войной, кто-то грабил Храм,

Кто-то прыгал в Пропасть – "на удачу"…

Она ждала любви, как птицы ждут весны,

Как ждёт изгнанник милости чужой страны…

Но сколько ждать ещё?! – никто не даст ответ!

Ведь ей во вторник минуло пятнадцать лет!…

ВОТ И…

Что-то нынче мне не в прок

Веет свежий ветерок,

Пробирает аж до сердца –

Ни подруги, ни жилья:

"Вот и ты – а вот и я!" –

Да куда ж теперь мне деться?!

Пригорюнилась душа –

За душою ни гроша,

А кругом – добра палата…

Заскучали кумовья:

"Вот и ты – а вот и я!" –

Но к былому нет возврата…

Жизнь – такая штука, брат, –

Кто не прав – тот виноват,

А виновных судят строго.

Из огня да в полымя:

"Вот и ты – а вот и я!" –

Прожил день – и слава богу.

Ну да ладно, как-нибудь,

Вольный ветер – в добрый путь.

Окаянных Небо любит.

Начинаю всё с ноля:

"Вот и ты – а вот и я!" –

Ну, а дальше – будь что будет.

Вон какая благодать –

Землю хочется обнять

И прижаться к ней щекою:

"Здравствуй, матушка моя! –

Вот и ты – а вот и я! –

Дай мне, грешному покоя…"

Что-то нынче мне не в прок

Веет свежий ветерок,

Пробирает аж до сердца –

Ни подруги, ни жилья:

"Вот и ты – а вот и я!" –

Да куда ж теперь мне деться…

В ТЕ ДНИ, КОГДА…

Когда уста, привыкшие к злословью,

Произнесут молитву к Небесам,

И мудрый Бог доверчивой любовью

Меня простит, за что – не знаю сам,

И станет всё нелепым и не важным,

И я пойму, что в нищете своей

Я на земле был счастлив лишь однажды –

В те дни, когда она была моей.

Когда я был безумным и беспечным,

Шальная кровь играла, как вино,

Её любовь казалась бесконечной,

И я не мог подумать об ином.

Но день за днём растрачивая всуе,

Я делал ей больнее и больней…

И потерял любовь её святую

В те дни, когда она была моей.

Как поздно мы становимся мудрее

Ценой утрат, ошибок и потерь!

Кого теперь она ночами греет?

Кому она любовь дарит теперь?

Пусть будет всё её покорно власти,

Пускай Господь хранит её детей –

За то, что я узнал земное счастье

В те дни, когда она была моей…

РЫБАЛКА.

Я приехал порыбачить

На Серёгину на дачу –

На подлещика в июле самый клёв!

Рыбу манкою повадил,

На мели садки приладил

И заснул под ожидаемый улов.

А рыба нынче стала ушлой –

Хитрой, жадной, непослушной –

На крючке её вовек не подсечёшь,

Но к моей ядрёной каше –

На обойном клее нашем –

Так пристанет, что зубилом не собьёшь!

А речка вдаль бежит – тихо плещется.

Мне осётр стопудовый мерещится!

Пригревало… Припекало…

Я очнулся как попало –

В сапоге жужжала сонная пчела –

Поплавок ушёл под воду,

Леску в сторону поводит –

Знать, наживка, как всегда, не подвела.

Я, как мог, собрался с силой,

И давай тянуть удило,

От нахлынувших предчувствий сам не свой.

Вдруг удило встало дыбом,

И всплыла большая рыба…

Почему-то – с человечьей головой!

Я застыл, дрожа в коленях,

А она мне: "Здравствуй, Сеня!

Неужели про русалок не слыхал?

Я теперь – твоя добыча,

Но, хотя бы для приличья,

Ты б не дёргал так за леску-то, нахал.

Я ж дитя любви печальной:

Мать – плотва, отец – Чапаев, –

И хотя всю жизнь проплавала в реке,

О тебе мечтала, Сеня,

До последнего мгновенья,

заходясь в своей русалочьей тоске…

А речка вдаль бежит – тихо плещется.

Мне Чапаевы повсюду мерещатся!…

"…Ты, я знаю, – разведённый,

Женской лаской обойдённый,

Так чего ж тебе особо-то терять?!

Будем вместе плавать кролем

Вдоль по водному раздолью

И в порыве страсти в омуты нырять.

Ни налогов, ни зарплаты,

Ни родни, ни депутатов.

И рыбалка – что не снилась никому!

Ну и я, конечно, тоже –

Хоть по пояс, но пригожа…

Под хвостом, поверь, всё тоже по уму".

А речка вдаль бежит – тихо плещется.

Мне уж вовсе чертовщина мерещится!

Тут пчела впилась мне в ногу –

Я очнулся, слава богу!

Хватанул стакан, потом ещё другой…

Ни удила, ни русалки –

Только я в похмелье жалком,

И с распухшею зудящею ногой…

Было это – иль не было?

Кто стянул моё удило? –

Суть не в том, а в поученье детворе:

На охоте и рыбалке,

Чтоб не чудились русалки,

Никогда не пейте водку на жаре!!!

МОЙ ОТЕЦ…

Мой отец сошел с ума от невысказанной боли,

Что томила и терзала много лет.

Он всё рвался помереть на рассвете в чистом поле,

А врачи лечили алкогольный бред.

Мой отец сошел с ума как-то тихо да по-русски –

Пропивал себя без памяти пять лет,

И крещёная душа становилась тенью тусклой…

И таял, таял, таял, таял божьей лампады свет.

Мой отец – простой мужик с головою да с руками –

На таких держалась Русская Земля –

Не вписался в эту жизнь, где друг друга рвут клыками,

И седые бесы правят у руля.

Мой отец сошел с ума – видно, выболел душою,

Оттого что правды не было – и нет!

А юродивая Русь по ночам истошно воет –

И тает, тает, тает, тает божьей лампады свет…

МОЕМУ ДРУГУ…

Не понимаю, что со мной,

Но как-то постепенно

Я начинаю привыкать к войне,

И за соседскою бедой

Мне главное, наверно,

Что Смерть пришла сегодня не ко мне.

А на Руси в углу святом

Была икона Спаса

И Бог, как мог, людей своих хранил.

Но мы впустили Зверя в дом –

Я это понял ясно,

Когда вчера я друга схоронил.

От нашей жизни нынче на Руси

Становятся убийцами мальчишки.

И кто бы там чего ни голосил,

Но это слишком, мужики! Ей-богу – слишком!!!

Мы в этой жизни все вконец от денег ошалели.

Людская жадность – это как Чума!

И наши души стали гнить в позолочённом теле,

А в Божьем храме воцарилась Тьма.

Сегодня всё пошло вразнос:

И Вера, и Законы,

И даже Власть теперь уже не Власть.

И горько, горько мне до слёз,

Что нынче кон за коном

Лишь пиковая шваль ложится в масть!

От нашей жизни нынче на Руси

Становятся подонками мальчишки.

И кто бы там чего ни голосил,

Но это слишком, мужики! Ей-богу – слишком!!!

Что мы оставим после нас в разрушенной Державе,

Помимо злобы в этих пацанах?

Они же, видя нашу жизнь, себя считают вправе

Жить на земле, забыв про Божий страх.

Но это мы, а не они, ввели "порядок новый",

Который нам самим не по нутру.

И если не родит земля ни одного святого –

Откуда взяться на земле Добру???

От нашей жизни нынче на Руси

Становятся ублюдками мальчишки.

И кто бы там чего ни голосил,

Но это слишком, мужики! Ей-богу – слишком!!!

ЛЮБОВЬ…

Ей было шестнадцать, ему – двадцать пять.

Промозглая осень, случайная встреча.

Она ещё знала, что хочет летать,

А он уже понял, что счастье не вечно.

Ей было не важно, что будет потом, –

В шестнадцать душа не умеет бояться.

И он вместе с нею забыл обо всём,

Не в силах с наивною сказкой расстаться…

Любовь – гордая хищная птица!

Любовь – вечного неба дитя!

Любовь рыщет голодной волчицей –

И нас убивает шутя!

Досужие сплетни, людская молва –

Тяжелые цепи на трепетных крыльях –

Любовь не простили за то, что – жива.

И сворой натасканных псов затравили!…

(Интересно, кто окажется самым оригинальным???)

"Перевод с французского"

Один кюре, слуга усердный Бога,

Известный благочестием своим,

Решил купить французского бульдога,

Откладывая каждый день сантим.

К страстной неделе накопил он сумму,

Которая позволила кюре

Приобрести породистую суку.

Он сколотил ей будку во дворе,

Купил ошейник из мягчайшей кожи

И красоты нездешней поводок.

О, если б знал он, милостивый Боже,

Какую шутку с ним сыграет рок!

Раз в воскресенье, отслуживши мессу,

Узрел кюре, придя к себе домой,

Что тварь, поддавшись наущенью беса,

Кусок стащила мяса. "Боже мой!" –

Вскричал святой отец и в гневе диком,

Забыв когда-то данный им обет,

Весь почернел и с искаженным ликом

Сорвал висящий на стене мушкет.

И грянул выстрел по законам драмы…

А вечером, когда взошла звезда,

Он во дворе киркою вырыл яму

И опустил собачий труп туда.

Смахнув слезу и глянув исподлобья

На дело обагренных кровью рук,

Соорудил он скромное надгробье

И незабудки посадил вокруг.

Потом кюре передохнул немного

И вытесал на камне долотом:

"Один кюре, слуга усердный Бога..."

А дальше – всё, что было с ним потом.

The soldier came knocking upon the queen's door

He said, "I am not fighting for you any more"

And the queen knew she'd seen his face someplace before

And slowly she let him inside

He said, "I've watched your palace up here on the hill

And I've wondered who's the woman for whom we all kill

But I am leaving tomorrow and you can do what you will

Only first I am asking you why"

Down the long narrow hall he was led

Into her rooms with her tapestries red

And she never once took the crown from her head

She asked him there to sit down

He said, "I see you now and you are so very young

But I've seen more battles lost than I have battles won

And I've got this intuition, says it's all for your fun

And now will you tell me why?"

Well, the young queen, she fixed him with an arrogant eye

She said, "You won't understand and you may as well not try"

But her face was a child's and he thought she would cry

But she closed herself up like a fan

And she said, "I've swallowed a secret burning thread

It cuts me inside and often I've bled"

And he laid his hand then on top of her head

And he bowed her down to the ground

"And tell me how hungry are you? How weak you must feel

As you are living here alone and you are never revealed

But I won't march again on your battlefield"

And he took her to the window to see

And the sun, it was gold though the sky, it was gray

And she wanted more than she ever could say

But she knew how it frightened her and she turned away

And would not look at his face again

And he said, "I want to live as an honest man

To get all I deserve and to give all I can

And to love a young woman who I don't understand

Your highness, your ways are very strange"

But the crown, it had fallen and she thought she would break

And she stood there ashamed of the way her heart ached

And she took him to the doorstep and she asked him to wait

She would only be a moment inside

Out in the distance her order was heard

And the soldier was killed, still waiting for her word

And while the queen went on strangling

In the solitude she preferred, the battle continued on

"Склероз – это даже не болезнь,

это такая… – полезнь.

Ничего ведь не болит,

зато каждый день

узнаёшь столько нового…"

Твои глаза как два тумана,

Как два прыжка из темноты.

Каким путем, каким обманом

В двадцатый век прокралась ты?

Hаворожив лиху беду мне,

Явилась ты средь бела дня,

И понял я, что ты – колдунья,

Тобою околдован я!

Всё решилось проще бы, проще бы, проще бы

Триста лет назад или даже, может, сто:

За одни глаза тебя сожгли б на площади,

Потому что это – колдовство!

Все чаще мне ночами снится

Далекий век, где ты жила.

Там на снегу толпа тесниться,

И на костре кипит смола.

Гул голосов – как гул прибоя,

И воронье кричит, кружа.

И на костре горит с тобою

Моя безвинная душа!

И никуда теперь не деться –

Бежать, что толку, от судьбы?

Двадцатый век не знает средства

От колдовства и ворожбы.

И город вдруг исчез бетонный

Бреду, как в сказочных лесах,

И вновь тону в твоих бездонных,

В твоих загадочных глазах!

Заграница

Плач и притча о сыне… –

Это быль про меня:

Я служенье святыне

На грешки променял.

Это я не по средствам,

Не по совести жил.

Я святое наследство

Промотал, прокутил.

Погулял я во мраке,

Помрачнев на года –

Бардаки там, бараки

Да собачья еда.

И, дошедши до скотства,

Я скотов превзошел:

И по части похотства,

И по низости зол.

Закручинясь по дому,

Поминал я родных –

И солому, едому

На трапезах свиных.

Вскрикнув, как от ожога,

Вспомнил я наконец,

Что по милости Бога

Русский царь – мой отец!

Что за маревом синим

Мой оазис, дом, храм;

И молитвой о сыне

Утешаются там.

Возвращаюсь пустыней

Покаянья домой:

Нет обид и в помине –

Весь любовь отче мой…

NATO

Что ж вы пригорюнились, ребята?

Али вам не глянется быть в NATO?

А в NATO вас оценит по заслугам

Недруг, обернувшийся вдруг "другом".

Верит он: вам равных нету в драке –

Это вы докажете в Ираке.

Не казнитесь вы кручиной ржавой

Над своей искромсанной Державой!

Не цепляйтесь жадно за Курилы!

Проку в них – лишь славные могилы.

Родина? – ну что за предрассудки?!

Смысл у слова прямо-таки жуткий!

И на кой вам Родина, ребята?

Дел у вас по горло будет в NATO –

Надо ж иудейские святыни

Защищать в мятежной Палестине.

Вы напрасно хмуритесь, ребята –

Надо в NATO, более чем свято!

Что-то вы задумчивые слишком,

Это не имперская ль отрыжка? А?

Может, вам взгрустнулось о Союзе? –

Радуйтесь!!! – мы и Россию сузим!

Сделаем прозрачными границы,

Сократим ракето-единицы!

…Ваши – а лет сто спустя, и наши.

У костра России, эх! попляшем!!!…

{без названья}

Пристегните ремни безопасности!

Самолет, как в припадке, трясет.

Распоясались все мы от "гласности",

Сорвавшись в турбулентность высот.

Это что? Командирский кураж? Да не,

Просто власть, как болтанка, сильна –

Заболтали мы Истину, граждане,

Позабыли: кто Бог, где Страна.

Выверяют нам курс провокаторы,

Диверсанты нас дурью поят,

Угощают стряпнёй дерьмократоры:

Что ни блюдо у них – грязь и яд.

И уже нестерпимо гниение,

Я брезглив – и меня с кровью рвёт:

Стыдно мне за моё поколение,

Для которого бог есть живот!

Пристегните ремни безопасности!

Исповедуя анти-террор,

Я прихлопну смутьяна для ясности,

Придушу демонический ор.

Командиров – на доски презрения,

Ибо ими вертели враги!

Тихо, граждане, – курсом спасения

На свои мы вернёмся круги…

Город прославился так:

Вышел военный чудак,

Старец с лицом молодым.

– Парни, – сказал он, – летим!

Мальчики, время пришло,

Дьявольски нам повезло!…

В семь сорок девять утра

все было так, как вчера.

– Точка… - вздохнул офицер, –

Чистенько вышли на цель…

В восемь двенадцать утра

Сказано было: – Пора!…

В восемь пятнадцать,

Над миром взлетев,

Взвыл торжествующе

Дымный клубок!

Солнце зажмурилось,

Похолодев.

Вздрогнули оба:

И Боинг, и Бог!…

Штурман воскликнул: – Ой, как красиво!…

В эту секунду в расплавленной мгле

Рухнули все представленья о зле.

Люди узнали, что на Земле

Есть Хиросима. И нет Хиросимы.

Скажу я вам теперь,

Жаль, если не сумею,

Как наш товарищ пел

В двадцатом, перед смертью.

Он умер для того,

Чтоб мы не умирали.

Каратели его

Израненного брали.

Заржавленным прутом

Испытывали силу.

Умаялись. Потом

Велели рыть могилу.

Надутый, будто еж,

Увешанный оружьем:

– А может, ты споешь? –

Смеясь, спросил хорунжий.

Луна ползла, как тиф.

Безжизненно, сурово.

И вздыбился мотив!

И зазвучало слово!

Пел песню комиссар,

Пел, выбрал гимн из гимнов.

Пел, будто воскресал!

Пел, голову закинув.

Пел, будто пил вино.

Пел, хвастаясь здоровьем.

– Мы наш, – он пел, – мы но…

Мы новый мир построим! –

Был темным, как земля,

И мокрым, как из бани.

Пел, еле шевеля

Разбитыми губами.

Шептал слова не в такт,

Упрямо повторялся.

И получилось так,

Что он не пел, а клялся!

Литые фразы жгли,

С зарей перемежаясь.

Хорунжий крикнул: – Пли! –

А песня продолжалась.

Была грозе сродни,

Светилась и трубила.

В руках у солдатни

Плясали карабины.

Дрожали молодцы –

Ни стати и ни прыти…

Великие певцы,

Пожалуйста, замрите!

Смотри, уходит мгла,

Светлеет поднебесье,

И силу набрала

Расстрелянная песня.

Широкий день встает

Над жизнью недопетой,

А песня та звучит

Уже над всей планетой!

Невесело шутил Азкерт

Дерзил вождю АнАманта.

Азкерта съели на десерт,

Когда доели мамонта.

Азкер пел песни и свистел,

А песни о наместнике.

Его распяли на кресте

Угрюмые ровесники.

Азке веселый был пострел,

Читал стишки с амбицией.

Его спалила на костре

Святая инквизиция.

Азк удивительный остряк,

Он жил до электричества,

В него воткнули восемь шпаг

Друзья ее величества.

Аз мрачен был, как чернотал,

Разил врагов остротами.

Он просто-напросто пропал

За дальними болотами.

А мы, поэты наших дней,

Шалим сатирой в малости,

Мы этих раньших поумней

И доживем до старости.

Любовь