Проза

.. tinaparker, tinа, ау, вы тут ещё? Не слушайте никого!

НИКОГО!

(ибо брееед)

После Союза хлынула эта муть, как пробку выдернули... И не исчерпалась

это называться свободный рынок, и он был прекрасен

Сейчас такого нет, увы; нервно выдыхаем mastholte

Сейчас такого нет, увы

Да ладно, и сейчас не один треш издается

То было время величайшего волнения и подъёма. Вся страна рвалась в бой – шла война, в груди всех и каждого горел священный огонь патриотизма; гремели барабаны, играли оркестры, палили игрушечные пистолеты, пучки ракет со свистом и треском взлетали в воздух; куда ни глянь – вдоль теряющихся вдали крыш и балконов сверкала на солнце зыбкая чаща флагов; каждый день юные добровольцы, весёлые и такие красивые в своих новых мундирах, маршировали по широкому проспекту, а их отцы, матери, сёстры и невесты срывающимися от счастья голосами приветствовали их на пути; каждый вечер густые толпы народа, затаив дыхание, внимали какому-нибудь патриоту оратору, чья речь задевала самые струны их души, и то и дело прерывали её бурей аплодисментов, в то время как слёзы текли у них по щекам; в церквах священники убеждали народ верой и правдой служить отечеству и так пылко и красноречиво молили бога войны ниспослать нам помощь в правом деле, что среди слушателей не нашлось бы ни одного, который не был бы растроган до слёз. Это было поистине славное, удивительное время, и те немногие опрометчивые люди, которые отваживались неодобрительно отозваться о войне и усомниться в её справедливости, тотчас получали столь суровую и гневную отповедь, что ради собственной безопасности почитали за благо убраться с глаз долой и помалкивать.

Настало воскресенье – на следующий день войска выступали на фронт; церковь с утра была набита до отказа, здесь же находились и добровольцы, чьи юные лица горели в предвкушении ратных подвигов; мысленно они уже были там – вот они наступают, упорно, всё быстрее и решительнее, стремительный натиск, блеск сабель, враг бежит, паника, пороховой дым, яростное преследование, капитуляция!

И вот они снова дома: вернулись с войны закалённые в боях герои, долгожданные и обожаемые, в золотом сиянии победы! С добровольцами сидели рядом их близкие, гордые и счастливые, вызывая зависть друзей и соседей, не имевших братьев и сыновей, которых они могли бы послать на поле брани добыть отчизне победу или же пасть смертью храбрых. Служба шла своим чередом: священник прочёл военную главу из Ветхого Завета, потом первую молитву; загудел орган, сотрясая здание; молящиеся поднялись в едином порыве, с бьющимся сердцем и блестящими глазами, и в церкви зазвучал могучий призыв:

Господи, грозно на землю взирающий,

Молнии, громы послушны тебе!

Затем последовала «долгая» молитва. Никто не мог бы припомнить ничего равного ей по страстности и проникновенности чувства и по красоте изложения. Просили в ней больше всего о том, чтобы всеблагой и милосердный Отец Наш оберегал наших доблестных молодых воинов, был бы им помощью, опорой и поддержкой в их подвигах во имя отчизны; чтобы Он благословлял их и охранял в день битвы и в час опасности, держал их в своей деснице, дал им силу и уверенность и сделал непобедимыми в кровавых схватках; чтобы помог Он им сокрушить врага, даровал им, их оружию и стране вечный почёт и славу...

В эту минуту в церковь вошёл какой-то пожилой незнакомец и неторопливо, бесшумной поступью направился по главному проходу к алтарю. Глаза его были устремлены на священника, высокую фигуру облекала одежда, доходившая до пят, и седые волосы пышною гривой падали на плечи, обрамляя изборождённое морщинами лицо, неестественно, даже мертвенно-бледное. Все с недоумением смотрели на него, а он, молча пройдя между скамей, поднялся на кафедру и выжидающе стал рядом со священником. Смежив веки и не догадываясь о присутствии незнакомца, священник продолжал читать свою волнующую молитву и закончил её страстным призывом: «Благослови наше воинство, даруй нам победу, Господи Боже наш, Отец и Защитник земли нашей и оружия!».

Незнакомец дотронулся до его плеча, жестом приказал ему отойти, что изумлённый священник не замедлил исполнить, и занял его место. Несколько мгновений он сурово оглядывал потрясённых слушателей, и глаза его горели призрачным огнём, потом низким, глухим голосом он начал: – Я – посланец престола, несущий вам слово Господне! Прихожане стояли как громом поражённые; незнакомец если и заметил их испуг, то не обратил на него ни малейшего внимания.

– Всевышний услышал молитву своего слуги, вашего пастыря, и готов её исполнить, если таково будет ваше желание после того, как я, его посланец, разъясню вам её смысл, точнее – полный её смысл. Ибо, как и во многих других людских молитвах, вы, сами того не подозревая, просите о неизмеримо б***243;льшем, чем вам кажется, когда вы молитесь. Если, конечно, вы заранее всё не обдумали.

Слуга Божий и ваш прочёл молитву. Подумал ли он, прежде чем прочитать её? И одна ли это молитва? Нет, их две: одна – которую он произнёс вслух, и другая – которой не произнёс. И обе достигли ушей того, кто слышит все просьбы – высказанные и невысказанные. Поразмыслите над этим и запомните. Если станете просить благословения своим делам и поступкам, будьте осторожны, ибо в эту минуту вы непреднамеренно можете навлечь проклятье на своего соседа. Если вы молитесь о ниспослании дождя, ибо он нужен полям вашим, тем самым вы, быть может, молите о бедствии для соседа, чья земля не нуждается во влаге, и дождь только испортит ему урожай.

Вы слышали молитвы вашего слуги – ту её часть, которую он произнёс вслух. Господь послал меня к вам, чтобы я облёк в слова другую её часть – то, о чём пастор и все вы в глубине сердца молча молили его. Не разумея и не думая, о чём молите? Дай бог, чтобы это было так. Вы слышали, слова: «Даруй нам победу, Господи Боже наш!» Этого достаточно. Вся молитва, которую вы произносили здесь вслух, заключена в этих многозначительных словах.

Уточнения излишни. Моля о победе, вы молили и о многих не упомянутых вами следствиях, которые сопутствуют победе, должны ей сопутствовать, не могут не сопутствовать. И вот до слуха Отца Нашего Небесного дошла и не высказанная часть молитвы. Он повелел мне облечь её в слова. Внемлите же!

Господи Боже наш, наши юные патриоты, кумиры сердец наших, идут в бой – пребудь с ними! В мыслях мы вместе с ними покидаем покой и тепло дорогих нам очагов и идём громить недругов. Господи Боже наш, помоги нам разнести их солдат снарядами в кровавые клочья; помоги нам усеять их цветущие поля бездыханными трупами их патриотов; помоги нам заглушить грохот орудий криками их раненых, корчащихся от боли; помоги нам ураганом огня сровнять с землёй их скромные жилища; помоги нам истерзать безутешным горем сердца их невинных вдов; помоги нам лишить их друзей и крова, чтобы бродили они вместе с малыми детьми по бесплодным равнинам своей опустошённой страны, в лохмотьях, мучимые жаждой и голодом, летом палимые солнцем, зимой дрожащие от ледяного ветра, вконец отчаявшиеся, тщетно умоляющие тебя разверзнуть перед ними двери могилы, чтобы они могли обрести покой; ради нас, кто поклоняется тебе, о Господи, развей в прах их надежды, сгуби их жизнь, продли их горестные скитания, утяжели их шаг, окропи их путь слезами, обагри белый снег кровью их израненных ног! С любовью и верой мы молим об этом того, кто есть источник любви, верный друг и прибежище для всех страждущих, ищущих его помощи со смиренным сердцем и покаянной душой. Аминь. Помолчав немного:

– Вы молились об этом; если вы всё ещё желаете этого – скажите! Посланец Всевышнего ждёт.

Впоследствии многие утверждали, что это был сумасшедший, ибо речь его была «лишена всякого смысла».

Не фанат "южной готики", но Фланнери О'Коннор, без сомнений, - мощь.-)

"...У него был взгляд не ребенка, а взрослого; взрослого, пораженного неизлечимой душевной болезнью. Такие лица она видела на каких-то средневековых картинах, где мученикам отпиливали руки и ноги, а по выражению их лиц было понятно, что ничего существенного они не теряют."

Он всегда был готов признать другого человека дураком или шлюхой. Единственное, на что годен пророк, - так это признать, что кто-то другой - дурак или шлюха.

Чудненько - чудненько.

Вулфа (в т.ч и его малую прозу) уже давно оценил "по достоинству", и он по праву идеальный кандидат в рубрику "бесящие до дрожи". Но за сборник "От смерти к утру`" мне стало стыдно за писателя. Я и от "сынка резчика по камню", был не в восторге, но бессмысленный пафос импреcсий «Смерти» окончательно убил. Не проза, а прям пособие-образец, как растянуть, а потом сжать говно (алло, Перкинс). Лучше пусть на тыщу листов "Ангелов" клепал, умел.

И еще нужно быть гением, чтобы твое нытье по дому сквозь доморощенный символизм о городских смертях и нагромождений текста ( которые пытаются заполнить пробелы в фабуле, атакующие мозг с бешеной скоростью) , было кому-то интересно. Ни Вулф, ни Перкинс - не гении.

Цитаты ниже (вообще любимые у Вулфа), хорошие, не отрицаю. А че толку, я смогу лучше.

И без Перкинса.

Я нашел темную страну в сердце ночи, темной, гордой, скрытной ночи; в мозгу ночи жила для меня необъятная пустынная страна. Ее равнины, ее реки и горы простирались передо мной во всей их сумрачной бессмертной красоте, во всем приволье и радости их исполинской шири, во всей их сирости, жестокости и ужасе, во всем их чудовищном и хрупком плодородии. И мое сердце билось заодно с сердцами всех, кто слышал их заумную дикую музыку, полную неведомых ладов и невнятных тысячеязыких криков, слагавшихся в ликующую и жуткую песнь дикой земли, торжества и откровения, в горькое темное пророчество любви и смерти.

Да, таков был голос, таков был человек — въяве, словно эти мертвые губы только что двигались, этот мертвый язык шевелился и плел нам свои слова. Вот он сидит перед нами с желтоватым колером всей своей жизни на лице, который сменяется на глазах страшной пепельностью смерти. Бедная, жалкая, подобострастная, угодливая, бранчливая, растленная мелкая сошка, бедный, заморенный, униженный, хитрящий, ловчащий, исправно-послушный атом миллионностопого города. Бедный, унылый, невзрачный, порожний, потертый человечек — с твоей щетинкой колючих ругательств и криков, тусклых, удушенных слов, с твоими убогими планами, тоскливыми надеждами и мизерными целями, с твоей щепоткой разума и наперстком храбрости и огромным грузом уродливых и глупых предрассудков. О ты, несчастное создание из жира и студня, ты, жеватель скверной пищи и глотатель дрянного пойла. Радость, славу, великолепие предлагала тебе эта земля, а ты царапал тротуары, треща десятком стертых слов, как щебнем в горле, — и не принял их, потому что запах хозяина, слово патера, ничтожное одобрение Майка, Мэри, Молли, Пата не освятили их; и сегодня сияют звезды, большие корабли гудят в гавани, и миллионы тебе подобных топочут над твоей головой, а ты сидишь мертвый в сером тоннеле!

 

Мы смотрели на твое мертвое лицо с ужасом, жалостью и благоговейным трепетом, ибо знали, что сделаны из того же теста. Что-то от каждого из нас — возвышенное и низкое, подлое и героическое, редкое, пошлое, славное — лежит мертвым в утробе неугомонного города, и участь всех людей живых — да, царей земли, рыцарей разума, властелинов языка и слагателей бессмертных стихов, — вся надежда, жажда, пожирающая землю страсть, которые непостижимым образом вмещаются в тесную каморку черепа и потрясают, рвут свой утлый сосуд, запечатлены в убогом обличье тронувшейся плоти.

...не приходя в сознание, Томас Вулф скончался 15 сентября 1938 года в госпитале Джонса Хопкинса от атрофии правого полушария мозга. (С)

Символично.

зачем я зашла под гостем зачем

Вулф - гений.

Писанина про сынка резчика по камню на могилки - шедевр.

Ветер гнул ветки, засохшие листья подрагивали. Был октябрь, но листья подрагивали. Звезда подрагивала. Занимался свет. Ветер дрожал мелкой дрожью. Звезда была далёкой. Ночь, свет. Свет был ярок. Гимн, песня, медленный танец пустяков внутри него. Звезда над городом, свет над холмом, дёрн над Беном, ночь надо всем. Его сознание возилось с пустяками. Над всеми нами есть что-то. Звезда, ночь, земля, свет… свет… Утрата! Утрата!.. Камень… лист… дверь… О, призрак! Свет… песня… свет… свет, взметнувшийся над холмом… над всеми нами… звезда сияет над городом… над всеми нами… свет.

Мы не вернёмся. Мы никогда не вернёмся. Но над нами всеми, над нами всеми, над нами всеми есть — что-то.

Ветер гнул ветки; засохшие листья подрагивали. Был октябрь, но некоторые листья подрагивали.

Свет, взметнувшийся над холмом. (Мы не вернёмся.) А над городом — звезда. (Над нами всеми, над нами всеми, кто не вернётся.) А над днём — тьма. Но над мраком… что?

Мы не вернёмся. Мы никогда не вернёмся.

Над рассветом жаворонок. (Он не вернётся.) И ветер, и дальняя музыка. Утрата! Утрата! (То, что не вернётся.) А над твоим ртом земля. О, призрак! Но над мраком… что?

Ветер гнул ветки; засохшие листья подрагивали.

Мы не вернёмся. Мы никогда не вернёмся. Был октябрь, но мы никогда не вернёмся.

Когда они вернутся? Когда они вернутся?

Лавр, ящерица и камень больше не вернутся. Женщины, плакавшие у ворот, ушли и не вернутся. И боль, и гордость, и смерть пройдут и не вернутся. И свет и заря пройдут, и звёзды и трель жаворонка пройдут и не вернутся. И мы пройдём и не вернёмся.

Что же вернётся? О, весна, жесточайшее и прекраснейшее время года, весна вернётся. И чужие погребённые люди вернутся, цветами и листьями чужие погребённые люди вернутся, а смерть и прах никогда не вернутся, ибо смерть и прах умрут.

Вулф - гений.

Писанина про сынка резчика по камню на могилки - шедевр.

Не вижу гения. Даже хуже, я не вижу писателя - только взбесившегося работоспособного графомана с нашпигованными (позднее изуродованными) по самое нутро, текстами из Танаха. Надеюсь его и Перкинса трупные черви в могилке, хорошо погрызли.

Книга, может быть очень личная, аномально честная, а может быть скучная, последнее означает, что читать неинтересно, а это означает, что возвращаться к ней смысла нет, зачем себя насиловать. "Ангел" был неинтересен издательствам, и если бы не влюбленная в Вулфа, Бернстайн... В Эшвилле, роман прокляли.

Лет 10-15 назад я бы его, может, и полюбил, и оценил, а сейчас копаться в тоннах рефлексии очередной убогой семейки c СК и чернях маленького американского городка, нет никакого желания, разве что в качестве пособия "какой не должна быть жизнь". И зацепиться не за что, разве что за сам текст.

Хэлс, у меня тут тенденция не единичного характера - Вулф не впечатляет ( не читали его Портрет Баскома Хока? (тоже сжатая проза), вот уж где творческое бессилие налицо). Эссе (тк анатомия одиночества) впечатляют.

- нет пафоса и избыточности его романов, нет "а король-то голый". А коммерческая удача неслучайна - заслуга Перкинса.

______________________________________________

Видите, Вы сразу выжимки из книги предлагаете, может не далек тот час, когда появится волшебное слово - "аргументы!".

Но, тем ли местом Вы читали "Ангела", точно лучшие цитаты?

О мои милые шлюхи! Мои прелестные дешёвые девки! Вы, мелкая зудящая сыпь, — вы хихикаете надо мной! Надо мной! Надо мной! (Он бил себя кулаком по рёбрам.) Вы насмехаетесь надо мной со своими прыщавыми кавалерами из аптек, со своими напомаженными шимпанзе, со своими гориллами-морячками — вы, острословящие потаскушки с крылечек! Что вы понимаете? Козлиная похоть, вонь вам подобных — вот что вам надо, милые девочки. И вы смеётесь надо мной! Но я объясню вам, почему вы смеётесь: вы меня боитесь, потому что я не похож на других. Вы ненавидите меня, потому что я не свой. Вы видите, что я лучше и значительнее всех ваших знакомых, вы не можете дотянуться до меня, и вы меня ненавидите.

Я не там - среди этих городов. Я обыскал миллион улиц, и козлиный крик замер у меня в горле, но я не нашёл города, где был я, не нашёл двери, в которую я вошёл, не нашёл места, на котором я стоял.

Не вижу гения. Даже хуже, я не вижу писателя - только взбесившегося работоспособного графомана

Когда взбесившийся графоман еще и талантливый писатель - это двойной вин же

с нашпигованными (позднее изуродованными) по самое нутро, текстами из Танаха.

Вся американская литература.

Книга, может быть очень личная, аномально честная, а может быть скучная, последнее означает, что читать неинтересно, а это означает, что возвращаться к ней смысла нет, зачем себя насиловать.

я тоже ни в кого эту книгу запихнуть не пытаюсь. Просто шла - увидела адресованный мне постик - отписала.

В Эшвилле, роман прокляли.

Вам не понравилось каким изобразил Ашвилл Вулф, вы думаете, Ашвиллу понравилось?

Хэлс, у меня тут тенденция не единичного характера - Вулф не впечатляет ( не читали его Портрет Баскома Хока? (тоже сжатая проза), вот уж где творческое бессилие налицо). Эссе (тк анатомия одиночества) впечатляют.

Читала, что сцена в "Гении", где Вулф заходит к Перкинсу и на вопрос "че, где книжка та?" помявшись, говорит: "заносите, ребят" - и тогда вносят его чемодан с писаниной - что все так и было. Он не мог работать систематизировано, не мог остановиться, иногда хорошему редактору удавалось сделать это за него, иногда, очевидно, нет

Видите, Вы сразу выжимки из книги предлагаете, может не далек тот час, когда появится волшебное слово - "аргументы!".

что, принести вам цитаты литературоведов и критиков из интернета - стилизовать их под свою речь и типа выдать за мои аргументы?) Ну вы же не тупой, мне кажется, все равно поймете. Мой аргумент — мне это нравится. Я конечно могу попытаться объяснить, но для других это будет пустыми словами, птч, ну вы помните

« кто из нас знал своего брата? Кто из нас заглядывал в сердце своего отца? Кто из нас не заперт навеки в тюрьме? Кто из нас не остается навеки чужим и одиноким? О тщета утраты в пылающих лабиринтах, затерянный среди горящих звезд на этом истомленном негорящем угольке, затерянный! Немо вспоминая, мы ищем великий забытый язык, утраченную тропу на небеса, камень, лист, ненайденную дверь. Где? Когда? » ©

Это кст прямо центр всего Ангела, в вступлении он точно формулирует своё видение того, о чем будет рассказывать нам еще тысячу страниц - непостижимое личное идеальное, язык и образ

Но, тем ли местом Вы читали "Ангела", точно лучшие цитаты?

да, неплохо он тут изобразил фрустрированного подростка. И через абзац сам же себя стебанул, кст

Добрался таки до форума. Продолжаем.

Это кст прямо центр всего Ангела, в вступлении он точно формулирует своё видение того, о чем будет рассказывать нам еще тысячу страниц - непостижимое личное идеальное, язык и образ

Как и многие Вулф родился в счастливое время. Его жизнь не затронула война, правда старший брат хотел мобилизоваться. О таком детстве вспоминают с чувством приятной ностальгии. О нем пишут книги. Но кажется он в него никогда не захотел бы вернуться из-за того, что складывалось оно не из милых вещиц, а из родных людей, которых уже не вернуть и того особо ощущения отчего дома, что живет и приобретает значение только, когда взрослеешь.

Его «я» растворено во всех воспоминаниях Юджина, в запахе виноградной лозы, дозревающих яблок и груш, мраморного ангела в мастерской отца. Клеточная структура книги дышит легкими писателя, бьется его сердцем и его кровь, — знающего, что в борьбе с тоской по ушедшим и оставившим нас, все средства хороши, — наполняет вены Ганта.

Если бы у меня было сорок тысяч лет, я все, кроме последних девяноста, отдал бы безмолвию. Я врос бы в землю, как гора или скала. Распусти ткань ночей и дней, размотай мою жизнь назад к рождению, доведи меня вычитанием до наготы и построй меня вновь всеми сложениями, которых я не считал. Или дай мне взглянуть в живое лицо мрака; дай мне услышать страшный приговор твоего голоса.

Последняя прогулка по Алтамонту, будет ярким прозрением для героя, лишь смутно помнящего родные образы. Я забыл имена, забыл лица. Помню лишь мелочи.

До этого тихого погружения в воспоминания и сомнения смерть никогда не приносила ему неудобства, она всегда была «где-то там», — отодвигалась на безболезненное расстояние болезненными воспоминанием об умершем брате ( или позднее отвыкшим сердцем примирялась с «уходом» отца, которого не стало, когда Вулф заканчивал Гарвардский университет) - словно смерть была событием из другой жизни.

В Ангеле писатель позаботился о последних погребальных проводах на конечную станцию того, для кого все обратилось вспять и последний приток жизни окончательно растворился в океане невыразимости.

Семя нашей гибели даст цветы в пустыне, алексин нашего исцеления растет у горной вершины, и над нашими жизнями тяготеет грязнуха из Джорджии, потому что лондонский карманник избежал виселицы. Каждое мгновение - это плод сорока тысячелетий. Мимолетные дни, жужжа, как мухи, устремляются в небытие, и каждый миг - окно, распахнутое во все времена,

Для Вулфа, соприкоснувшегося в книге с оплаканными призраками родных мест, прожившими с десяток лет в зараженном чахоткой Диксиленде, в котором мать была рада любому будущему постояльцу, а легкие Бена медленно догорали в одной из его комнат, пришла пора осознать, все мы умираем десятки тысяч раз в каждом погребенном и оставившим нас за последние рубежи бесчисленных туманных долин.

Вся наша жизнь уносится дымом. В ней нет основы, в ней нет созидания – нет даже дымной основы снов. Спустись пониже, ангел, шепни нам в уши. Мы уносимся в дыму, и нынешний день не платит нам за вчерашний труд ничем, кроме усталости. Как нам спастись?

____________________________________________

Когда взбесившийся графоман еще и талантливый писатель - это двойной вин же

Возможно, возможно.

Вся американская литература.

Вулф, Колдуэлл, Паунд, Стейнбек, Хемингуэй, Элиот в бесплодных землях (цитаты из Иезекииля). Глаголите истину.

я тоже ни в кого эту книгу запихнуть не пытаюсь.

Не совсем сошлись с Вулфом характерами - не чувствую, но он чем-то, (семантикой?), цепляет все же - пихайте, на здоровье!-)

Читала, что сцена в "Гении", где Вулф заходит к Перкинсу и на вопрос "че, где книжка та?" помявшись, говорит: "заносите, ребят" - и тогда вносят его чемодан с писаниной - что все так и было.

В папке «к просмотру». Классно - несколько двоек, кучка троек и пятерок в оценках друзей. Гуляю-))

Ну вы же не тупой

Спасибо, мэм, что Вы так хорошо обо мне думаете, вон даже немного мозгов мне приписали ….

Он не мог работать систематизировано, не мог остановиться, иногда хорошему редактору удавалось сделать это за него, иногда, очевидно, нет

Еще учась в Гарварде, в переписках с матерью он постоянно упоминал, что всю свою жизнь хочет перенести на бумагу, говорил что, его может остановить лишь безумие, болезнь либо смерть, да и в статьях о творчестве Вулфа неоднократно на это указывается.

Для меня остается загадкой как можно ежедневно царапать по 5 тыщ слов. Но, он не мог иначе, не только как писатель, но и как человек.

что, принести вам цитаты литературоведов и критиков из интернета - стилизовать их под свою речь и типа выдать за мои аргументы?)

Уверяю, совершенно не хочу этого.-) Дело в том, что за несколько сообщений, включая отзывы с других веток, критики так и нет, какие-то общие размытые фразы (разбавленные бесконечными цитатами), применимые к чему угодно, сказанные неуместным (учитывая отсутствие критики) тоном - реакция на книгу, а не на личное видение.

Так что пока эмоций ноль. Ни разрослись они у меня ни до океана, ни до моря, даже маленькой лужицы не набралось.

но для других это будет пустыми словами

Как же достала эта тупость и ограниченность, всё говно, меня никто не понимает. Health ©. Подсказка, напишите бм немного ради меня-) (пусть за последние дни и потерял долю уважения). Не представляю, с каким оттенком тут упомянуты «другие».

Вы знаток и ценитель Вулфа, Вас полезно, да и очень интересно будет почитать. Развейте мысли, а не крутитесь вокруг да около - я не смогу написать лучше.

Настаиваю.

Он понимал, что люди вечно остаются чужими друг другу, что никто не способен по-настоящему понять другого, что, заточенные в темной утробе матери, мы появляемся на свет, не зная ее лица, что нас вкладывают в ее объятия чужими, и что, попав в безвыходную тюрьму существования, мы никогда уже из нее не вырвемся, чьи бы руки нас ни обнимали, чей бы рот нас ни целовал, чье бы сердце нас ни согревало. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда

пихайте, на здоровье!-)

сами справитесь

В папке «к просмотру». Классно - несколько двоек, кучка троек и пятерок в оценках друзей. Гуляю-))

не надо. Фильм истинное говно, смотрела только из своего интереса

Вы знаток и ценитель Вулфа, Вас полезно, да и очень интересно будет почитать. Развейте мысли, а не крутитесь вокруг да около - я не смогу написать лучше

Не знаю. Не хочу. И пишете вы явно лучше.

tinaparker

возникли ассоциации

1 - с Твин Пиксом (кофе). С Одиночеством в сети.

и думаю, неплохо было бы переложить, экранизировать - в стиль Аниме.

2 - с творчеством Мишеля Уэльбека.

Он повернулся и медленно двинулся в сторону, противоположную той, в которую направлялась Хэйз, оглядываясь на неё, ожидая, что она пойдёт вслед за ним.

И она решила пойти.

Что же было дальше?

А он всё говорил, говорил, говорил...

Что он ей говорил ?

После Союза хлынула эта муть, как пробку выдернули... И не исчерпалась, просто теперь как дождь, который вечно барабанит - неисчислимое количество совершенно одинаковых капель.

Но при этом не всем это дано.

Вечер. Зима. Мороз. Темно. Но светит луна. И звезды. Они яркие, их много. Это провинция - небо здесь чистое и прозрачное. Средняя школа. Вокруг пятиэтажные дома микрорайона. Снег скрипит под ногами. Мальчишки потные горячие уже успели дойти каждый к себе домой. Последним из школы идет тренер. Он бодр, подтянут, коренаст. За спиной через плечо в громадной сетке у него штук десять футбольных мячей. Он тоже идёт к себе домой. Мы живем с ним в одном доме. И он и я на первом этаже. Он в четвертом подъезде, я в шестом. Привет, Сергей Юрьевич.

Вечер. Тускло светит Луна,поливая серебряным светом дома. Лают бездомные собаки, пищат крысы. не успевшие сбежать от кошек. Всё пропитано смертью- вот и она , появившись, как белое облако с красными глазами, безшумно ходит по улицам в поисках жертвы. Кто не успел уйти и спрятаться- цепенеют в ужасе, не могут пошевелиться. Размахивается коса и бедные головы, словно футбольные мячи разлетаются по сторонам. А ненасытная смерть пожирает тела- одно за другим. Ночь... Наевшись, смерть тихо ходит по дворам в поисках десерта- крови младенцев, забытых матерями - алкаголичками и матерями - кукушками. Утро... Встаёт Солнце, день набирает обороты. Смерть, шипя, уходит в тень, в темноту, в ад- отсыпаться. И только вороны, каркая, поедают за смертью остатки.

Настаёт новый день....

Сумён Петрович - это я тебя вдохновил ?

признавайся

Сумён Петрович - это я тебя вдохновил ?

 

признавайся

Нет. Как то само собой вышло. Сегодня просто скверно на душе- вот и родилось это.

ну ты же не думал об этой теме - пока не увидел мое сообщение в ней.

Давай в следующий раз - сочини что-нибудь реалистичное. Чтобы смерти не было.

Или чтобы она была - но реальная.

Хорошо? Сможешь ?

Попробую. Но не уверен, что смогу.

Я верю. Ты сможешь

если постараешься

не так уж это и сложно, я думаю.

Опыт жизненный у тебя большой.

Много чего повидал

ситуаций всяких

просто надо что-то выбрать, вспомнить и обрисовать. И может приукрасить

Не моё — с башорга. В качестве примера, как и о чём пишется настоящая проза.

 

– А давай наперегонки до горки? – предложил он ей, предвкушая победу.

– Не-а, – отказалась она. – Воспитательница сказала не бегать. Попадет потом.

– Струсила? Сдаешься? – подначил он ее и засмеялся обидно.

– Вот еще, – фыркнула она и рванула с места к горке.

Потом они сидели в группе, наказанные, под присмотром нянечки, смотрели в окно как гуляют другие и дулись друг на друга и на воспитательницу.

– Говорила тебе – попадет, – бурчала она.

– Я бы тебя перегнал обязательно – дулся он. – Ты нечестно побежала. Я не приготовился…

 

– А спорим я быстрей тебя читаю? – предложил он ей.

– Ха-ха-ха, – приняла она пари – Вот будут проверять технику чтения и посмотрим. Если я быстрее – будешь мой портфель до дому и до школы таскать всю неделю.

– А если я – отдаешь мне свои яблоки всю неделю! – согласился он.

Потом он пыхтел по дороге с двумя ранцами и бурчал:

– Ну и что! Зато ты не запоминаешь, что читаешь, и пишешь медленнее. Спорим?…

 

– А давай поиграем, – предложил он, – как будто бы я рыцарь, а ты как будто бы дама сердца.

– Дурак, – почему-то обиделась она.

– Слабо? – засмеялся он. – Слабо смущаться при виде меня? И дураком не обзываться тоже слабо.

– И ничего не слабо, – повелась она. – Тогда вот чего. Ты меня тоже дурой не обзываешь и защищаешь.

– Само собой, – кивнул он. – А ты мне алгебру решаешь. Не рыцарское это дело.

– А ты мне сочинения пишешь, – хихикнула она. – Врать и сочинять – как раз рыцарское дело.

А потом он оправдывался в телефон:

– А не надо было себя как дура вести. Тогда никто бы дурой и не назвал. Я, кстати, и извинился сразу…

 

– Ты сможешь сыграть влюбленного в меня человека? – спросила она

– С трудом, – ехидно ответил он. – Я тебя слишком хорошо знаю. А что случилось?

– На вечеринку пригласили. А одной идти не хочется. Будут предлагать всякое.

– Ну-у… Я даже не знаю, – протянул он.

– Слабо? – подначила она.

– И ничего не слабо, – принял он предложение. – С тебя пачка сигар, кстати.

– За что? – не поняла она.

– Эскорт нынче дорог, – развел руками он.

А по дороге домой он бурчал:

– Сыграй влюбленного, сыграй влюбленного. А сама по роже лупит ни за что… Влюбленные, между прочим, целоваться лезут обычно…

 

– Что это? – спросила она.

– Кольцо. Не очевидно разве? – промямлил он.

– Нибелунгов? Власти? Какая-то новая игра затевается?

– Угу. Давай в мужа и жену поиграем, – выпалил он

– Надо подумать, – кивнула она.

– Слабо? – подначил он.

– И ничего не слабо, – протянула она. – А мы не заигрываемся?

– Да разведемся если что. Делов-то… – хмыкнул он.

А потом он оправдывался:

– А откуда мне знать, как предложения делаются? Я ж в первый раз предлагаю. Ну хочешь еще раз попробую? Мне не слабо.

 

– Сыграем в родителей? – предложила она.

– Давай. В моих или в твоих? – согласился он.

– Дурак. В родителей собственного ребенка. Слабо?

– Ого как… – задумался он – Не слабо, конечно, но трудно небось…

– Сдаешься? – огорчилась она.

– Не, не. Когда эт я тебе сдавался? Играю, конечно, – решился он.

 

– Усложняем игру. Ты теперь играешь в бабушку.

– Правда? – не поверила она.

– 3900, – кивнул он – Пацан. Слабо тебе в бабушку сыграть?

– А ты в данном случае во что играешь?

– В мужа бабушки, – засмеялся он. – Глупо мне в бабушку играть.

– В де-душ-ку. Как бы ты тут не молодился, – засмеялась она – Или слабо?

– Куда я денусь-то…

 

Она сидела у его кровати и плакала:

– Сдаешься? Ты сдаешься, что ли? Выходишь из игры? Слабо еще поиграть?

– Угу. Похоже, что так, – ответил он. – Неплохо поиграли, да?

– Ты проиграл, раз сдаешься. Понял?! Проиграл!

– Спорное утверждение… – улыбнулся он. И умер.

 

какая ж она настоящая - одни диалоги.

PS/

задумка неплохая. Но читается тяжеловато.

какая ж она настоящая - одни диалоги.

Именно. Почти одни диалоги. Всё прочее — на усмотрение читательской догадливости, на откуп читательскому воображению. Потому-то такая проза и зовётся в писательских (и около) кругах "проза для умных". В отличие от графоманской трясины всяких толстых, целыми томами давящих читателю на мозги гной своих примитивно-тупых нравоучений и прочий непотребный продукт своего ЧСВ-аутизма.

задумка неплохая. Но читается тяжеловато.

Да, Вы правы. С изяществом изложения тут, и правда, не фонтан.

Зато какой полоёт мысли!

Ну, для тех, разумеется, читателей, кто осилит его ощутить

а еще что-нибудь есть этого автора ?

и как автора зовут ?