Поэзия

Да, Скуд прав, Маршак не донес и половины того, что нужно было донести. У него некий малыш вежливо спрашивает у папочки, как это удается ему быть таким ловким в его годы, а тот его за вопросы вышвыривает с лестницы (папа плохой).

И совсем другое у Кэролла и Заходера: зарвавшийся сынок смеет корить своего отца за его чудачества, которые не соответствуют его возрасту в понимании сына и делать ему назидания. За что отец, напоминает ему кто здесь главный, а кто, по-большому счету, никто, и спрашивает его: ты сам уберешься или мне спустить тебя с лестницы.

Скуд, молодец, прочувствовал профессионально.

Скуд, молодец, прочувствовал профессионально.

Да не, всего лишь просто с самого детстыв "в теме". Тут уж и чурбан берёзовй поневоле проникнется…

Только это вовсе не в моём стиле – это как раз в исконном стиле Кэрролла. Только он, разумеется, гораздо тоньше меня в навыке обходить цензуру. Хотя его насмешки и в 100499 раз ядовитtq всех моих жалких потуг.

В вашем стиле exaggeration, например, по такому образцу:

безбожно издевательская пародия на жутко осточертевшую всем с детства нудятину какого-то тошнотика, которого все английские дети аж до седин проклинают самыми чёрнвми словами.

У Маршака насмешка тоньше, как вы и сказали. Заходер кайлом машет. Первым же замахом - в лоб!

В вашем стиле exaggeration, например, по такому образцу:

У Маршака насмешка тоньше, как вы и сказали. Заходер кайлом машет. Первым же замахом - в лоб!

Не могу с Вами согласиться, никак не могу. На мой взгляд, это наоборот underestimation.

У Маршака насмешка? Вот уж не сказал бы. По-моему, он переводил стих, даже не поинтересовавшись, что это, чьё и откуда. Чисто формально, будто бы делал это по обязаловке, лишь бы от него отстали. Конечно, талант есть талант, и его в карман не спрячешь. Вот и здесь тоже проявился – хотя похоже, что против воли. Экспромтом сочинил себе историю а-ля "крошка сын к отцу пришёл" – но увы, попал пальцем в небо. Получился типичный kid-style, к творчеству Кэрролла никакого отношения и близко не имеющий. Нечто вроде байки, будто Христос проповедовал содомию, призывая учеников "любить друг друга".

Что до Заходера – я целиком на его стороне. Точно так же, как всем вариантом русификации фильмов всегда предпочту перевод от Гоблина – у него, по крайней мере, не услышишь, как один чернокожий головорез-мордоворот, снося другому такому же полбашки ударом бейсбольной биты, сюсюкает ему: "Ты, цветной, – бяка, вот!"

В частности, не стоит забывать, что обсуждаемые стихи..

о, контекст подъехал, вот хорошо, оригинал сразу заиграл как надо.

Кэрролла бы Хармсу переводить. А кстати, не переводил ли Хармс Кэрролла?

Не могу с Вами согласиться,

Потому что душа у вас лежит к образу изложения Заходера. К сниженной лексике, желательно ближе к обсценной. Все эти "лоботряс", "старикашка", "чертовка", "олух" или что там было... Нет, я никак не против подобного в стихах, если "душа просит", просто покажите его соответствие в оригинале...

никак не могу. На мой взгляд, это наоборот underestimation.

 

У Маршака насмешка? Вот уж не сказал бы. По моему, он переводил стих, даже не поинтересовавшись, что это, чьё и откуда. Чисто формально, будто бы делал это по обязаловке, лишь бы от него отстали. Конечно, талант есть талант, и его в карман не спрячешь. Вот и здесь то проявился – хотя похоже, что против воли. Экспромтом сочинил себе историю а-ля "крошка сын к отцу пришёл" – но увы, попал пальцем в небо. Получился типичный kid-style, к творчеству Кэрролла никакого отношения и близко не имеющий. Нечто вроде байки, будто Христос проповедовал содомию, призывая учеников "любить друг друга".

Не стоит выставлять Маршака дураком, неубедительно))

Что до Заходера – я целиком на его стороне. Точно так же, как всем вариантом русификации фильмов всегда предпочту перевод от Гоблина – у него, по крайней мере, не услышишь, как один чернокожий головорез-мордоворот, снося другому такому же полбашки ударом бейсбольной биты, сюсюкает ему: "Ты, цветной, – бяка, вот!"

Главное шоб цветисто, ага)

Павел Коган

И пусть я покажусь им узким

И их всесветность оскорблю,

 

Я - патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю,

 

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать,

 

Чтоб так пахнуло на рассвете,

Чтоб дымный ветер на песках...

 

И где еще найдешь такие

Березы, как в моем краю!

 

Я б сдох как пес от ностальгии

В любом кокосовом раю.

Умеют же люди. Любить.

Старушка

Из английской народной поэзии. Перевод С. Маршака

Старушка пошла, продавать молоко

Деревня от рынка была далеко.

Устала старушка, и кончив дела,

У самой дороги вздремнуть прилегла.

К старушке весёлый щенок подошёл,

За юбку схватил и порвал ей подол.

Погода была в это время свежа,

Старушка проснулась от стужи дрожа.

Проснулась старушка и стала искать

Домашние туфли, свечу и кровать,

Но порванной юбки ощупав края,

Сказала: «Ах, батюшки, это не я!»

Пойду-ка домой. Если я – это я,

Меня не укусит собака моя!

Меня она встретит, визжа у ворот,

А если не я, на куски разорвёт!

В окно постучала старушка чуть свет.

Залаяла громко собака в ответ.

Старушка присела сама не своя,

И тихо сказала: «Ну, значит не я!».

Мне судьба — до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней — немота),

 

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что не то это вовсе, не тот и не та,

 

Что лабазники врут про ошибки Христа,

Что пока ещё в грунт не влежалась плита.

 

Триста лет под татарами — жизнь ещё та:

Маета трёхсотлетняя и нищета.

 

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один — против ста.

 

{Пот} намерений добрых и бунтов тщета,

Пугачёвщина, кровь и опять — нищета…

 

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, —

Повторю даже в образе злого шута.

 

Но не стоит предмет, да и тема не та:

Суета всех сует — всё равно суета.

 

Только чашу испить — не успеть на бегу,

Даже если разбить — всё равно не могу;

 

Или выплеснуть в наглую рожу врагу?

Не ломаюсь, не лгу — всё равно не могу;

 

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

 

Что же с чашею делать?! Разбить — не могу!

Потерплю — и достойного подстерегу.

 

Передам — и не надо держаться в кругу

И в кромешную тьму, и в неясную згу.

 

Другу передоверивши чашу, сбегу!

Смог ли он её выпить — узнать не смогу.

 

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой — здесь ни гугу,

 

Никому не скажу, при себе сберегу,

А сказать — и затопчут меня на лугу.

 

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!

Может, кто-то когда-то поставит свечу

 

Мне за голый мой нерв, на котором кричу,

И весёлый манер, на котором шучу…

 

Даже если сулят золотую парчу

Или порчу грозят напустить — не хочу!

 

На ослабленном нерве я не зазвучу —

Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!

 

Лучше я загуляю, запью, заторчу,

Всё, что ночью кропаю, — в чаду растопчу,

 

Лучше голову песне своей откручу —

Но не буду скользить, словно пыль по лучу!

 

…Если всё-таки чашу испить мне судьба,

Если музыка с песней не слишком груба,

 

Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, —

Я умру и скажу, что не всё суета!

Прелестный стиль Р Бернса.

О грамотности

 

У старого Отто три юные дочки.

Они написать не умели ни строчки.

Отец не решался купить им тетрадь,

Чтоб писем любовных не смели писать.

Но младшая деда поздравила с внучкой:

Писать научилась она самоучкой.

 

Критику

 

"Поэзия глупа!"... В суждении таком

Есть свой резон. Но не забудь при этом,

Что не всегда дурак рождается поэтом,

Он может быть и просто дураком!

 

Напрасные усилия

 

Он долго в лоб стучал перстом

Забыв названье тома.

Но для чего стучаться в дом

Где никого нет дома.

 

 

На художника-портретиста

 

В своих портретах, как не бился,

Добиться сходства он не мог.

Его детьми утешил Бог, -

И в них он сходства не добился.

и даже про дураков так нежно)

О дураках

 

Жму руку дуракам обеими руками:

Как многим в сущности обязаны мы им!

Ведь если б не были другие дураками,

То дураками быть пришлось бы нам самим.

PS/ Про спор выше - Маршак и Кэррол.

Кэролла невозможно точно перевести, хотя бы потому что английский так устроен, что каждая строка несет множетсво смысла, как у Шекспира, которого тоже разгадывал Маршак.

Его даже невозможно ( как и Шекспира) пересказать самим англичанам на свой английский, чтож говорить даже о великих русских переводчиках!).

Маршак для меня это как таблица умножения, основа, на которой могут и должны взрасти иные смыслы, как это бывает на любой настоящей классике.

Если переводить Кэррола, сохраняя смысл и букву ( но вот красотой слога он не блещет, увы), детям 5 лет оно будет скучно и непонятно.

Книга про Алису весьма непростая и далеко неуютная своим миром, ведь там нет положительных героев и заканчивается она не хэппи-эндом.

Голос Есенина слышали?

Качалова напоминает. Может, тот и подражал Есенину?

https://www.youtube.com/watch?v=OT8Zi4Bn8T8

Он очень хорошо читает. И совершенно неподражаемо, никто так не может прочитать его стихи. Великий поэт.***65279;

 

Покорена тем, как представлено это стихотворение.***65279;

 

 

А вот интонации похожи на Высоцкого

***

стихи Есенина

***

тоже классно

Поэтическая перебранка:

Игорь Иртеньев:

Женщины носят чулки и колготки,

И равнодушны к вопросам культуры.

Двадцать процентов из них — идиотки,

Тридцать процентов — набитые дуры.

Сорок процентов из них — психопатки,

В сумме нам это дает девяносто.

Десять процентов имеем в остатке,

Да и из этих-то выбрать не просто.

Тамара Панферова (ответ Иртеньеву):

Носят мужчины усы и бородки,

И обсуждают проблемы любые.

Двадцать процентов из них — голубые.

Сорок процентов — любители водки.

Тридцать процентов из них — импотенты,

У десяти — с головой не в порядке.

В сумме нам это дает сто процентов,

И ничего не имеем в остатке.

Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой

Сорок процентов из тех, что в колготках

Неравнодушны к любителям водки.

Любят порой голубых психопатки,

Правда у них с головой не в порядке.

Дуры всегда импотентов жалели

А идиоток придурки хотели.

В сумме, конечно же, нас — сто процентов:

Дур, идиоток, козлов, импотентов!

Виктор Бичев -ответ всем троим:

Сорок процентов из женщин - артистки.

С ними иметь надо крепкие нервы.

Десять процентов из них феминистки.

А половина -обычные стервы

Что ж предпринять мужикам при бородках

Если проценты тут вышли такие?

Что-то из двух: иль довериться водке,

Или всем скопом пойти в голубые!

Дмитрий Кедрин.

Все мне мерещится поле с гречихою,

В маленьком доме сирень на окне,

Ясное-ясное, тихое-тихое

Летнее утро мерещится мне.

Мне вспоминается кляча чубарая,

Аист на крыше, скирды на гумне,

Темная-темная, старая-старая

Церковка наша мерещится мне.

Чудится мне, будто песню печальную

Мать надо мною поет в полусне,

Узкая-узкая, дальняя-дальняя

В поле дорога мерещится мне.

Где ж этот дом с оторвавшейся ставнею,

Комната с пестрым ковром на стене...

Милое-милое, давнее-давнее

Детство мое вспоминается мне.

МОЛЧАНЬЕ

Бледная луна над леском,

навевая грёзы, плывёт,

ива над тёмным прудом

неслышные слезы льёт.

Погасло сердце - и свод

растаял в нежном тумане -

молчанье, молчанье!

Я слышу тишину молчания, Health.

Danke schon...

meine Liebe(((.

У меня пока все.-)

9 ноября исполнится 145 лет со дня рождения малоизвестного польского поэта-мистика Тадеуша Мичиньского.

Вслед за своим сподвижником из «Младо Польска» Яном Каспровичем, Мичинский в своих стихах и поэмах предупреждает что даже выбравшись из горнила войны живым ещё не значит спастись полностью. Главное испытание совестью и верой останется впереди, потому как «однажды увиденное не может быть превращено в хаос некогда», оно вечно, как и сама война.

Мичиньский, вяло вырывавший свое, тогда еще безымянное тело, наделённое даром смертности из мало кем пережитого круга вечного жертвоприношения войне, (то самое потерянное поколение так ярко описанное Ремарком) которое будто бы и не старается взять реванш перед жизнью, но сознавая, что живые всегда более правы, чем мёртвые.

И он не выжил там...

И не понятно как-то, что там случилось в те трое суток, когда еле держась на ногах он офицер польского корпуса, перевязывал множество раненых, и в результате крестьянское восстание ли, так любимых им русских, война ли, спровоцировали его скорый уход.

Он не выжил в мире, где человек не может отвечать сам за себя. Он, собравший сотни искалеченных, полуистлевших тел, был уже не в силах возродить в себе того, чем он жил прежде. Его неистраченная молодость не спаслась в русской эмиграции. Она навсегда осталась под руинами истерзанной Польши в прошлом старых кварталов Лодзя и постоянно спешащих поездов.

Из кн. Во мраке звёзд.

Сб. «Люцифер»

Мой дух к земле прикован цепью,

свисающей в глубины адских лон,

но если же рвануть крылом, глухое эхо

отзовётся, как будто колокола звон.

У свода моего чуть светится звезда

(когда-то к ней стремился я с любовью)

в златом сверкание света витража

она моей тогда питалась кровью.

И вновь плывёт та звёздная роса,

как поцелуи гибельных восходов -

о, ты, душа моя, о, небеса,

бросайте пламя вглубь пучин холодных.

Превозмогая криком страшный сон,

Без жажды солнца – в участи сиротства

в могиле боговой – был опоён

как вы – амброзией – и львиным молоком.

Орган играет Реквием печали,

орган играет смерть Центавра;

как Дамаянти плач о Нале,

так вихрь и буря, снег, паденье града

навек во мне, как слёзы зевсовы в опале.

Книга павших. Поэты Первой мировой войны.

Призрак

От могил, как струйки дыма,

духи белые летят –

и когтями ледяными

сердце бедное когтят.

Над разбомбленным кладбищем

сила страшная встает.

Ветер кружится и свищет,

время судное грядет.

Кто же ты, король мой белый?

Что ты шепчешь снам моим?

Воют бомбы, бьют шрапнели,

из окопов вьется дым.

Прочь, солдат – ступай до смерти!

Прочит виселица тьму.

Кто мечом откроет сердце,

сердце песнь споет тому.

Кто стучит стопой костлявой?

Трон судейский предо мной,

а на троне труп кровавый

с отсеченной головой.

Рядом рать его стальная –

мертвый люд, чужой везде.

На плечах – воронья стая,

а на шлемах – по звезде.

Враз колено преклонилось,

голова легла на пень.

«Вижу, потерял ты милость?» –

надо мной склонилась Тень.

Я ответил, что без ссоры

все за сердца песнь отдам

и за мертвый люд, который

громом бьет по небесам.

Но раздался смех надменный:

я в седло – и полетел.

Бес звенел трубою медной,

под копытом грех хрустел.

Не зову я райской птицы,

не хожу на смерть в штыки.

Пусть летит в мои зеницы

колкий иней от реки.

Над могилами взлетая,

пусть несется мой рысак,

и трубит труба шальная,

осыпает звезды мрак.

ТРИ СНОВИДЕНИЯ

I

Был знак мне: я видел во сне листопад,

тёмное озеро, лес среди скал,

я слышал плачей раскат -

но что это значит, не знал.

Был знак мне: я видел во сне звездопад,

и плачущий взор меня умолял,

я слышал смеха раскат -

но что это значит не знал.

Как листопад, как звездопад,

я то начинался, то исчезал,

вечным эхом видений объят, -

но что это значит, не знал.

II

В моей душе — зерцале тёмном —

невиданных морей картины,

трагично-фантастические земли

уходят с рёвом в синие пучины.

Моей души кроваво-пурпурное небо

в огне гигантских солнц бурлит в изнеможены

сады диковинные дымятся

в смертельно-душном наслажденье.

В моей душе, как в тёмной бездне,

чудовищные ночи возникают,

гремят неведомые хоры

и силы вечные вздыхают.

И содрогается в воспоминаньях тёмных

душа, как если бы устала

в бездонных хлябях и ночах возобновляться,

и в пенье — без конца и без начала.

III

Дни поздние: их призрачность так зряча -

как обращённый к свету взор больного,

увы. Но их очес немые плачи

ночь затеняет, возвращаясь снова.

Они с улыбкой думают о росте

своём, как будто песню вспомнить силясь,

и ищут слово для печальной гостьи,

что в немоту надолго погрузилась.

Так солнце на больных цветах играет,

и от смертельной стужи отвлекает;

и в сырости они дрожат нелепо.

Но красный лес в тьму канул незаметно,

и стукание дятла ночесмертно,

как отголосок из глухого склепа.

Я уже весь в синяках, от её побоев. Но снова встал, отрехнулся и пошёл дальше по своим делам.))

____________________

А ведь эта фемка могла получить супер-приз, но за такие издевательства, тока дырку от бублика в виде старого фото, лицо на котором (понимаем, да?), будет скрашивать ее убогую жизнь.

 

Георг Гейм. Офелия I

 

«Ophelia's Death» — John Everett Millais (1852).

ОФЕЛИЯ II

Жнивьё. В крови измаран полдень потный;

Уснувший ветер. Вот она плывёт

Как птица по пространству длинных вод

И платье, как лебяжий пух бесплотный.

Опали мягко голубые веки.

Под блеск косы, звенящей широко,

Ей снится поцелуй, но далеко

Теперь он в этом сне её навеки.

Она плывёт туда, где шумный город,

Где бьёт в плотину пенистый бурун

И эхом улиц, грохотом трибун

Туманный воздух вымаран и вспорот.

Туда, где всё не стоит и червонца,

Где, как скелет, стоит подъёмный кран,

Где, умирая от глубоких ран,

Ползёт за край мертвеющее солнце.

А кран стоит, молохом над рабами

И смотрит с колоссальной высоты:

Сковали реку для него мосты

Гремящими надёжными цепями.

Она плывёт, для города незрима,

Но где она – там люд берёт в тиски

Кромешной тенью чёрный дух тоски,

Она плывёт всё дальше: мимо, мимо…

Туда, где на алтарь приносит лето

Для мрака поздний, рдеющий закат.

Где тени на лугу вповал лежат,

Густея от того, что меньше света.

Поток несёт в пространстве нелюдимом,

По стылым заводям продрогших зим,

По времени, где лишь огонь и дым –

Весь небосвод забит огнём и дымом.

The Lady of Shalott, 1873

Когда зарыдала страна под немилостью Божьей

И варвары в город вошли молчаливой толпою,

На площади людной царица поставила ложе,

Суровых врагов ожидала царица, нагою.

Трубили герольды. По ветру стремились знамена,

Как листья осенние, прелые, бурые листья.

Роскошные груды восточных шелков и виссона

С краев украшали литые из золота кисти.

Царица была — как пантера суровых безлюдий,

С глазами — провалами темного, дикого счастья.

Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,

На смуглых руках и ногах трепетали запястья.

И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни:

«Спешите, герои, несущие луки и пращи!

Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,

Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще!

Спешите, герои, окованы медью и сталью,

Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди,

И бешенством ваши нальются сердца и печалью

И будут красней виноградных пурпуровых гроздий.

Давно я ждала вас, могучие, грубые люди,

Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ.

Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди,

Герольд протрубит — не щадите заветных сокровищ.

Серебряный рог, изукрашенный костью слоновьей,

На бронзовом блюде рабы протянули герольду,

Но варвары севера хмурили гордые брови,

Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.

Они вспоминали холодное небо и дюны,

В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,

И царственно-синие женские взоры… и струны,

Которыми скальды гремели о женском величьи.

Кипела, сверкала народом широкая площадь,

И южное небо раскрыло свой огненный веер,

Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,

С надменной усмешкой войска повернул он на север.

Николай Гумилёв

лицо на котором (понимаем, да?), будет скрашивать ее убогую жизнь.

да, не меняйте, пожалуйста, немного похоже на мой детский краш

«Песня акына»

Не славы и не коровы,

не шаткой короны земной —

пошли мне, Господь, второго, —

чтоб вытянул петь со мной!

Прошу не любви ворованной,

не милостей на денёк —

пошли мне, Господь, второго, —

чтоб не был так одинок.

Чтоб было с кем пасоваться,

аукаться через степь,

для сердца, не для оваций,

на два голоса спеть!

Чтоб кто-нибудь меня понял,

не часто, ну, хоть разок.

Из раненых губ моих поднял

царапнутый пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,

забыв, что мы сила вдвоём,

меня, побледнев от соперничества,

прирежет за общим столом.

Прости ему. Пусть до гроба

одиночеством окружён.

Пошли ему, Бог, второго —

такого, как я и он.

А. Вознесенский

Сорян за задержку, вчера после работы, попал в зону боевых действий, так что сделайте вид, что дыма вы совсем-совсем не чувствуете-).

Мда, de пута мадре

немного похоже на мой детский краш

Лукаво

______________________

Улыбаться на фотках не умею ©, не помню откуда фраза, но точно про меня. На последних - вообще вся скорбь мира - кругом война, смерть и негры Африки голодают. Ну что есть, то есть. В тоже время щас такой образ, что убить может и не убью, а вот со спины напасть могу, тока отвернешься и бабах). Грустный взгляд - по умолчанию, впалые щеки и худоба - по умолчанию. И закидать меня калийными камнями по верхнюю губу, поставив адское клеймо на пятой точке, коли я солгал.

Вобщем, я тут чо подумал, уходить от меня " по собственному" Вы похоже никуда не собираетесь, если тока снова не спровоцирую)), так что скоро и взрослый краш будет пылится в архивах. ( хоть и чую уже бдсм на руках, но тем не менее)

не меняйте, пожалуйста…

Не буду.

А впрочем…

Вы меня трахнули, в интересные позы поставили, теперь моя очередь.

________________________

Про доброту не стоит, учитывая все слова последних недель, от девушки задавшаяся целью вогнать меня рожей в ядро земли и с понятным только для нее чувством собственного достоинства.

Была уже одна, в институте, пытавшаяся нахрапом... Как маленькая псина во дворе, выскакивающая из кустов; но там воспитание виновато - как и всегда, впрочем.

Взрослеть надо, писать что-то более осмысленное и бм более тонкое, тогда возможно.

Подумаю.

А ту девушку потом машина сбила (

ps

а да - важнее Бесплодной земли Элиота в 20-м веке пм ничего не было

А да - ахинея сферическая, в вакууме.

Я всё.

Николай Гумилёв

Грех не запостить было). Обнимемся

Ну давай, на тебя вся надежда, затравленные Бродский и Пастернак по случаю прошедших праздников… и родина тебя не забудет

Ранний Тракль где тлен разложения приносится ветром с дальних полей... но смотреть в бездну куда заманчивее, нежели наблюдать собственное отражение в грязных лужах галицийский мостовых…

Временный сбой. Продолжаем.

В ранних виршах он пишет о смерти очень просто, отчасти говоря о ценности человеческого ухода. Она у него выглядит словно хрупким всполохом логики самой жизни, итогом её полного и окончательного завершения, праведно отмеренной наградой человеку и напоминает песнь упокоенных, в которых тишина и вечная ночь приобретают смысл великого таинства, а мертвое тело превращается в высвободившийся для тьмы незримый сосуд.

ПЕСНЬ К НОЧИ

IX

О, ночь, врата для мук моих открой,

я - кровью изошедший истукан,

сосуд из болей незаживших ран!

О, ночь, смотри: я твой!

О, ночь, ты сад, где утаён от глаз

блеск бедности моей и где поблёк

мой виноград, терновый мой венок.

Приди, о высший час!

И в унесшем частицу нас, уже затухшем сознании, мы много раз, до собственного бесповоротного отправления в путешествие на сумрачные окраины небытия, будем умирать и становиться пустотою, даже не замечая этого.

БАЛЛАДА

Плач сердца: - Ты расстался с ней!

Её призыв твой не найдёт.

Она как тень среди теней!

И ночь рыдает у ворот.

А в зале тусклый блеск свечей.

Кто умер? О, как тяжек свод!

И шёпот: — Ты забыл о ней?

И ночь рыдает у ворот.

И вздох: - Да зрит он свет свечей!

И мрак со всех сторон плывёт.

Вздох: - Ты не молишься о ней?

И ночь рыдает у ворот.