Françoise888

Колючками пытаясь снабдить кровавую буффонаду телесно-истошного покаяния, в религиозном дурмане проносясь через стенания на хрестоматийном подобии, та самая Голгофа, будучи незнанным синянием давних мифов воскрешает идею веры в способность человека понимать замыслен, цель и предназначение которого он, не созновая всей сути предначертанного, невежественно оскорбляет. Как ранее самый страшный ад не тот, где кипят котлы, наполненные плотью, не тот низменный ужас перед болью физической, а тот, который извращен духовно, где наглая насмешка ударяет своим отвратительным гомоном по вере и попытке жить в гармонии. Гибсону не удалось показать всего этого, вместо прочего он стал предводителем именно подобного гадкого спектакля, что для его порочной сущности и было наиболее вероятным.

Вы когда-нибудь обращали внимание как течет вода? Ведь, подумать только, вода течет там, где мы видим переливание на заднем ее плане, будь то трава или собачий лай. Это пелена грез, в которых мнимым потоком струятся горестные фантомы, отражающие образы сознания, они отвечают нам, на своем языке, на универсальном, но почти неразличимо ускользающим для тех, кто попытается уловить его суть прежде, чем она растворится в сознании просящего. Ты не можешь просить у воды, но она единственный способ заглянуть в закоулки собственной души тогда, когда иные врата под запретом и привычные пути непроходимы. В течении простых вещей скользят глубокие смыслы, но кто хочет жить как на броду, не постигнет их, лишь душевное отчаяние и беспокойный поиск облегчения для страждущего нутра открывает дорогу к истине.

Когда остывшим отблеском золы и тлена млеет контрастное черно-белое полотно, из под рояля доносится поскрип слегка защемленных досок, выражающих недоверия педальке, что ножка нежная настойчиво поддавит и затемняя экипаж на том конца театра за занавесом уже мы видим улыбки прошлого. Дань усикам, манере и бархату в конце концов, ведь век вещей не занятней, чем человеческий этап, проходящий сквозь грим времен, сменяя эпохи, не остается и следа от тех ароматов недопользовонного парфюма, и открытые духи помнят прикосновении руки, но не той, что сейчас, они ее узнают лет из через сорок. Для таких вещей нет времени, как нет времени, для врезок памяти, они только здесь, перед нами, смыкаясь нелепыми обрывками, дрожжащим усилием пытаясь воссоздать желаемый мир, но обреченно довольствуясь тем, что получилось, на заднем плане воздыхая о навсегда упущенном, о той крупице, что существовать способна только в миге ощущений непосредственных и остается в прошлом всегда, служа назидательным напоминанием о бренности как воли, как души, так и их проявлений в искусстве.