Ия Сергееевна Саввина (2 марта 1936, Воронеж — 27 августа 2011, Москва) — советская и российская актриса театра и кино. Народная артистка СССР (1990).
Родилась 2 марта 1936 года в Воронеже.
Заслуженная артистка РСФСР (1969).
Народная артистка РСФСР (7.01.1977).
Народная артистка СССР (6.03.1990).
Заслуженная артистка Якутской АССР.
В 1958 году окончила факультет журналистики МГУ.
С 1960 года — актриса академического театра имени Моссовета, с 1977 года — актриса МХАТ имени Горького (с 1989 года — МХАТ имени А.П. Чехова).
Ушла из жизни 27 августа 2011 года в Москве. Похоронена актриса 1 сентября на Новодевичьем кладбище столицы.
Ия Саввина о своих корнях:
Все мои родственники по маме жили недалеко от Калача знаменитого, Воронежская губерния. Тётки все из церковно-приходской школы, с четырьмя классами. Маму её дядя Ваня заставил уже взрослой пойти на рабфак. Она стеснялась. Она единственная, кто закончила первый выпуск Воронежского мединститута, была гениальным врачом. Она была одним единственным врачом во время войны в деревне. Была, потому что её карьера как доктора закончилась, но она жива, и я хочу, чтобы она жила долго. Живет в Опалихе, ей 93 года. Вера Ивановна её зовут. Фамилия у неё тоже уникальная — Кутепова. Я Саввина по отцу, а она — Кутепова.
О профессии и учителях:
Я закончила факультет журналистики. Диплом у меня журналистский, театрального образования нет. Был момент, могли выгнать за профнепригодность. Я в этом деле с сорок шестого года, если иметь в виду художественную самодеятельность и потом студенческий театр, и так далее. У меня не было театральной школы никакой, и встречались люди, которые меня учили. Общение с ними само учило. Начиная с Игоря Константиновича Липского, о котором никто никогда не вспомнит, актёра вахтанговского театра. Он был режиссёром кружка художественной самодеятельности. Такая умница, такая прелесть. Жаль, мы не очень долго с ним работали. Потом пришёл Быков «Такую любовь» ставить. Сказал своей жене тогда: «Всё хорошо, всё расходится, вот только героини нет. Ну, нет героини. Взял какую-то там беленькую девчонку маленькую». Тем не менее, у нас вроде всё складывалось, а когда мы вышли на сцену, меня не было слышно в первом ряду, даже при пустом зале. Тогда Ролан Антонович, человек необыкновенного дарования, фантазии невероятной сказал: «Иечка, нужен посыл, посыл в зрительный зал». Это осталось у меня на всю жизнь. Посыл этот стоит дорого при давлении девяносто на шестьдесят. Когда я уходила со сцены с Раскольниковым в «Соне Мармеладовой», было сто восемьдесят на сто двадцать. Вот чем оборачивался этот посыл.
На дне рождения Быкова появился один единственный и незаменимый Алексей Владимирович Баталов. Умница, человек который помогал мне так, как никто, уж не говоря о Хейфице. Хейфиц научил нас на всю жизнь беречь артиста, беречь его нервы. Мы начинаем репетировать, он говорит: «Всё, всё, всё, остальное на площадке». Интеллигентность, деликатность, внимание, юмор, когда нужно. Всё было необыкновенно.
Андрей Николаевич Москвин — это гений операторского искусства. Для меня после Москвина главный человек на съёмочной площадке это оператор, а не режиссер. Пусть не обижаются режиссёры. Москвин умел вовремя поднять настроение человеку как никто. Когда ничего не получалось, когда у меня всё из рук валилось, он говорил: «Стоп, пошли». Он водил меня в свою операторскую обитель и заваривал свой москвинский необыкновенный чай, и мы с ним вместе его пили.
Это всё Быков. Я ничего не умела тогда практически. Он вылепил Лиду Матесову. Кончаловский говорит: «Если бы не Ия, не было бы Аси» (имеется в виду фильм «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж», режиссёр Андрей Кончаловский — прим. ред.). А я говорю: «Если бы не Кончаловский, не было бы фильма, не было бы Аси». Так и с Быковым получилось. Впервые услышала я сценарий от Быкова. Это, пожалуй, лет 5 до того было, как Кончаловский стал снимать. Быков сказал: «Вот тебе надо сыграть эту роль и можешь больше ничего не играть». Потом никак не мог подобрать Кончаловский артистку. Тогда пришёл в картотеку, где фотокарточки все. Рассматривает фотокарточки, и ему говорят: «Попробуйте Саввину». — «Саввину, даму с собачкой? Вы что, с ума сошли?». И потом говорит: «Вот это лицо мне нужно. Такая беленькая косточка». Все хохотали: «Посмотрите, что там написано на обратной стороне». Тогда он пригласил меня поговорить и решил проверить, есть ли хоть капля мозгов или нет. Он сказал, что хочет снимать не артистов, что поедет и будет искать, и что, он хочет, чтобы героиня была не актриса. «Если я не найду, Вы согласитесь потом попробоваться?». — Я говорю: «Конечно. Я Вам от всей души желаю, чтобы Вы нашли». — «И Вы не обидитесь?». — «А почему мне обижаться, у Вас есть своё видение, замечательно». Им очень трудно было найти, чтобы была и хромая, и беременная, и ещё сюжет весь тащила бы на себе. Ему было очень трудно найти, и он обратился ко мне. Я пришла, он привёз мужиков и баб, как мы их называем, которых он отобрал, и заставил с ними разговаривать. На другой день я ему сказала, уходя: «Пробоваться не буду, сниматься не буду». — «Ты с ума сошла, почему?». — «Я не могу, я не могу с ними работать. Я уже вся в коросте актёрской какой-то, а это живые люди. Я никак не смонтируюсь с ними». — «Нет, нет, нет, я пробую Вас». Он просто насильно приехал к 9 утра. Я жила тогда на Фрунзенской набережной. Взял меня за шиворот, посадил в машину и привёз на площадку, и мы попробовались. Это было трудно очень. Не знаю, получилось или не получилось, но я старалась. Ни в коем случае нельзя было подражать им. Надо было их ощутить, вобрать в себя, потому что когда человек кому-нибудь начинает подражать, это дохлый номер. Это уже провал, это уже не правда. Я ни в коем случае им не подражала, этим замечательным людям, а пыталась впитать. Может быть, мне помогло то, что я всё-таки деревенская. Родилась я в Воронеже, а школу заканчивала в 100 километрах, и все мои родственники по маме (отцовских я не знаю), все крестьяне с Верхнего Мамона, с Дона. Может не я, а гены сработали за меня. Это наслаждение было работать.
Я получила письмо с очень хорошими словами о «Даме с собачкой» после фильма. Когда увидела подпись «Раневская», я не поверила сдвоим глазам, просто обомлела. Мы не были знакомы. Она нашла адрес и нашла возможность, и желание появилось у неё написать мне о «Даме с собачкой». Вот такой это был человек. Увиделись мы впервые у Анисимовой-Вульф, у нашего режиссёра. Она дружила с её матерью. Когда репетировали «Странную миссис Сэвидж», мы познакомились и подружились.
Один забавный эпизод помню. Мы уезжали куда-то на гастроли или на концерты, я уже не помню. Тогда с продуктами было неважно, особенно с кофе. Нашего советского растворимого кофе было достать невозможно, а Фаине Георгиевне подкидывали из ресторана архитекторов. И она говорит: «Обязательно завтра заезжайте, я вам дам кофе. Мне привезут кофе, потому что я заядлая кофейница, а кофе нет». — «Нет, нет». Мы продолжаем разговаривать, и вдруг она помрачнела, а я уже собиралась уходить. Думаю: «Что такое?». Может быть, плохо себя почувствовала. На другой день звонок: «Хоть Вы меня и очень обидели, но за кофе Вы все равно приезжайте». Я тогда водила машину, и я бросаюсь, приезжаю. «Фаина Георгиевна, как я Вас обидела, что я сказала?». — «Вы назвали меня дурой». — «В страшном сне мне не приснится, чтобы Вам такое сказать». Вы знаете, когда напрягаешься, то вдруг выскакивает что-то, вспоминаешь. Я вспомнила и стала смеяться. Она говорит: «Вы ещё смеетесь?». Я говорю: «Фаина Георгиевна, я не помню, что Вы сказали, а я ответила, я не такая дура, как выгляжу». Она пропустила и получилось: «Я не такая дура как Вы». Вы можете себе представить, что после этого она позвонила и сказала приезжать за кофе, если она такое вдруг услышала! — «Я не только старая маразматичка, но ещё и глухая. Сколько же дней теперь я буду обзванивать всех знакомых, которым я на Вас нажаловалась?».
Подружились мы, когда стали вместе работать. Я её часто навещала, она звонила: «Вы как спите, девочка?». Я говорю: «Плохо, Фаина Георгиевна». — «А я считаю до 16 миллиардов, и так как со счетом у меня было всегда плохо, я считаю так: один миллиард, два миллиарда…»
Вера Петровна Марецкая говорила: «Все хорошо, но понимаешь, Иечка, ты играешь воскрешение Лазаря. Ты сминаешь, а нужно подать это, подать». Я всю ночь не спала, думала над всем этим. Потом пришла в театр, нашла её, разрыдалась и попросила прощения, потому что поняла, что она права. Подать от души что-то совершенно не значит, что это наигрыш. Это же всё равно тот же посыл, о котором я забыла после работы с Быковым. Эти люди тоже мои учителя, я их никогда не забуду. Не говоря уже о Фаине Георгиевне Раневской. Она сказала так: «Сниматься в плохих фильмах, девочка моя, это все равно что плевать в вечность. Я делала это всю жизнь, и что? Деньги прожиты, а позор тянется». Потом она сказала ещё великую вещь, которой я следую по возможности почти всегда. «Артист имеет право не играть, — говорила она, — если он сломал себе голову или ноги, всё остальное не важно. Он должен быть на сцене».
Театр Моссовета… Завадского не стало, и пригласил меня к себе Олег Николаевич Ефремов. И пошла я не в театр, а к Ефремову, потому что это не просто талантливый человек, это человек — строитель. Все знают, что он сделал из «Современника» и потом надорвался, поднимая МХАТ. Очень многое сделал и во МХАТе. Как-то после репетиции одного спектакля, где у меня была функциональная роль, сцена с Невинным Славочкой, он всех отпустил. Меня оставил и говорит: «Что, стыдно произносить текст?». Я говорю: «Стыдно». Он захохотал и говорит: «Дура, чем хуже текст, тем наглее надо его произносить». Как ни странно, на другой день попыталась это сделать, и сцена стала получаться.
Ефремов — человек такой мощи внутренней, что он мог бы быть и директором завода, и членом правительства, и даже президентом, если бы стезя у него была в этом направления, по мощи своего внутреннего дарования, характера».
Богатырёв говорил: «Да не люблю я играть, не люблю репетировать». Для него это была жизнь, и он расходовал всё на полную катушку. И вот сердце не выдержало, разорвалось, как разорвалось оно у Николая Дмитриевича Мордвинова.
Мой муж называл его «Ийкин гастрольный муж». Мы были дружны. Мы завтракали вместе, обедали вместе, ужинали вместе, телевизор, ничего не понимая, в той же Японии смотрели вместе. Ему доставляло наслаждение сказать людям что-нибудь хорошее. Он с раннего утра садился к телевизору и если кого-то видел, тут же звонил. Ему хотелось сказать приятное обязательно.
Ушёл Филатов, и прекратили эту передачу «Чтобы помнили». Наоборот, в память о нем нужно было бы продолжать эту передачу. Одну из первых посвятить Лене Филатову. А кто же о нем сделает что-то, о человеке, который был так болен и при этом хотел помнить тех, кто ушёл. Тогда я очень много говорила о Юре Богатырёве. Когда мы снимались с ним в «Открытой книге», он играл моего мужа и был вегетарианцем. Он по действию должен залезть в кастрюлю с борщом, доставать оттуда кость с мясом и есть. Он говорит: «Вы мне дайте яблочко, я яблочко сюда положу». Я говорю: «Я тебе дам яблочко, а то не видно, яблочко ты жуешь или кость гложешь». После этого он пристрастился к мясу и всю жизнь упрекал меня, что я нарушила его вегетарианский образ жизни. Какой же он был замечательный, Юрочка.
Любовь Петровна Орлова при вселенской славе вселенской скромности человек. Она спасла мне горло. Сначала был узелок, потом образовалась папиллома. Когда она услышала, как я разговариваю, тут же позвонила, поехала сама к министру здравоохранения и устроила меня к лучшему специалисту не только в Москве, но вообще у нас, а может быть и за рубежом. Был такой Павел Антонович Демидов в 4-ом управлении. Она спасла мне голос. Ведь все же видели, все слышали, как я разговариваю, но никому в голову не пришло. Вот это Любовь Петровна. Казалось бы, чему она меня научила? Она научила, не уча, тому, как люди должны быть внимательны друг к другу, как надо по возможности помогать тем, кто нуждается в помощи. Это тоже имеет отношение к искусству. Мое глубочайшее убеждение, что злой человек не может быть хорошим артистом.
(По материалам передачи «Театральная летопись»).
А что сделал "Бонни и Клайд", excusez-moi? Просто через типичную американскую фактуру транслировали все европейские настроения на тот момент, внесли свежую струю, и на том сейчас достижения (как именно произведения искусства, а не социокультурного явления) исчерпываются. До них уже был, например, "Gun Crazy" Джозефа Льюиса - ничуть не хуже, а то и лучше. И "Полуночная жара" уж точно не халтура, чтоб по нему так проходиться, - весьма добротное кино, как ни прицелишься - явных щелей в нём нет.
