denis_sp

Вообще говоря, история про красавицу и дракона, и путь воина по ним, - это не только коллективное бессознательное, но и один из четырех мировых сюжетов, который некто Борхес не включил в свой список не по причине пробелов в познании русского эпоса, как многие считают, а всего лишь потому, что этот сюжетец лично оттуда вымарал Перон Хуан Доминго, государственный и политический деятель Аргентины (по совместительству личный цензор библиотекаря), и сделал он это сугубо из политических соображений, которые диктовал момент, то есть чтобы не распалять и без того уже воспаленное воображение либеральной оппозиции, в европейском изгнании изголодавшейся по царственной плоти. Вот я и говорю, что ежели неписанным законом не возбраняется строгать с завидной периодичностью истории про Д`Артаньяна с друзьями, то не должно хаять и американского подданного, столь поэтично-аутентично рассказавшего исконно русский сюжет про то, как переспать с принцессой, убить дракона и ничего при этом не перепутать. Или вот умные люди еще говорят, что мораль сего творения - убить воображением разум, что в этом, дескать, путь реального воина и состоит, и что, мол, лежит он через постижение творений искусства, потому как все истины мироздания именно там и локализованы. Нехеровая такая мораль. В смысле красивая. У нас, кстати, совершенно мало осталось красивых моралей, старые истрепались, а новых никто не выпускает. В консерваториях надо срочно что-то менять.

Кстати, детективный морок фотографией Кортасара как раз и начинается, а заканчивается он портретом на стене в клубе, который подозрительно напоминает его же или быть может ту составляющую его обычного лирического героя, которую для простоты назовем хтонической. Короче, псевдо-детектив здесь, временные границы которого четко очерчены двумя портретами, по сути есть ни что иное как проказничанье одного хронопа над размеренным существованием одного фотографа. Или - еще короче - онтологическое подозрение, которое наш герой вдруг начинает испытывать по поводу собственной нескромной персоны, заставляющее его инспирироваться персонажами ночлежек, приобретать пропеллер (как не вспомнить здесь Лужина), вербализованное в сентенции «надоели все эти шлюхи», находит своего хронопа в лице лучшего из хронопов, через которого с ним мироздание ведет диалог, сколь невнятный, столь и по существу, то есть с явной приязнью, по нашему объективному мнению, совершенно им ничем не заслуженной, но чтобы заслужить приязнь мироздания не обязательно служить, вроде бы каламбур, а на самом деле – общее место всех известных философствований. Он и херит по концовке - и приязнь, и диалог, радостно вернувшись к до слез знакомым имитаторам, среди которых он как рыба, то есть молчаливый, лупоглазый и на все согласный: лови - ловлю. Речь как бы не об иллюзорности, но об имитированности, в которую если уж залез, то по горло и навсегда.

Между тем, автор нам здесь не дает каких-либо указаний на то, что его герой в чем-то так уж принципиально особенен. Работу несложную, но денежную (шутка ли сказать - полный шкаф денег) имеет, творческие устремления деревянными игрушками( собственного исполнения, между прочим, а не какой-нибудь там фабрики Apple) для нескучного проведения своего досуга реализует, друзья в количестве трех – в наличии, плюс неяркий ландшафт для отдохновения души и глаз, плюс новехонькая двустволочка, ежели, не дай Бог, чо случись. То есть все как у людей. И повседневное бытие его не настолько своеобычно, чтобы с изрядной долей уверенности ставить диагноз. Нету, конечно, в шаговой доступности какого-нибудь там паба или, прости Господи, синематографа для реализации амбиций, но на это я вам так скажу – и хорошо, что нету. Что там, между нами, в этих пабах ловить, кроме горького пива и лупоглазых девиц, а от синематографа происходит одно лишь томление духа и рассеивание идентичности. Короче, отсутствие оных заведений записывать нашему герою в анамнез мы отказываемся, вместо этого пишем, что герой на сегодняшний день вполне себя как самодостаточная личность реализует, что выражается в его серьезном отношении к работе, наличии творческих способностей, умеренной степени социализации и абсолютной психической стабильности. Но, как говорится, свято место не бывает пусто, впрочем, с появлением в этих местах тетеньки с большим красным ртом также чего-либо принципиально непредсказуемого в дальнейшем не происходит: самец отбивает свою самочку, самец, выражая свою приязнь, дарит своей самочке подарки, далее знакомит ее со своим внутренним миром, в смысле, с деревянными игрушками, ну и так далее. Разве бывает как-то иначе? Финал хоть и несчастлив, но поучителен. Самодостаточность – фикция, а разрушение собственной идентичности посредством нежной страсти к противуположному полу самая что ни есть реальность, которая не только в ощущениях, но и в различного рода невротических состояниях, и их сынам адамовым приходится преодолевать с переменным успехом, не всегда успешным. Тема как лучший из миров старая, эта ее реализация аскетично-прекрасная. Но Стеллинг он всегда прекрасный.

На 22 июня 1941 года. Эпитафия Громъ победы раздавайся, Веселися, храбрый Россъ!.. Гаврила Державин Еще немного — и мы здесь никого не застанем В живых. Но тайну сию велику Единый ведает Бог: Се Росс, веселый и храбрый, — вышед на поле брани, Принял он бой неравный — и победил. Как мог. Се Росс — и его победы гром, вдали замирая, Не оскорбляет слуха соседского, ибо сроки прошли. Се Росс — и его могила, черная и сырая. В ее головах — чекушка. В ногах ее — костыли. А на груди у Росса — медали, медали, медали. А на плечах у Росса — пара солдатских погон. Или штаб-офицерских? — Майора ему не дали. Он победил, встряхнулся — и тотчас же вышел вон. Теперь его не догонишь. Да если кто и решится, Да если вдруг и догонишь — то все равно не возьмешь И не поймешь его, дерзкий. Се — Росс, кавалер и рыцарь. Стой, где стоишь, злополучный! — Да и решится кто ж Настичь его, уходяща? Кто возомнит, что достоин Взойти во смоленское пламя — и выйти на невский лед? Се — Росс, врагов победитель, христолюбивый воин Глядит на тебя, прохожий, и в морду твою плюет.

Там вроде открытым текстом в сюжете говорится, что у Сальери окончательно едет крыша оттого, что Бог, по его мнению, выполняет таки любые желания, неважно, кто просит и о чем, по типу зоны. То есть к примеру гадкий ты человечишка и бездарный, одно что трудолюбивый, но кому этим теперь что докажешь, и очень твоему социальному статусу мешает один гений, так сильно мешает, что ты есть не можешь, поэтому сидишь холодным осенним вечером за столом красного дерева и аккуратным почерком, высунув от напряжения кончик языка, пишешь, что, мол, Дорогой Санта, сделай как-нибудь так, чтоб он куда-нибудь делся, как бы еще раз проверяя Его на Его Справедливость, потому как ты ко всему прочему еще и богоборец, ибо давно уже не веришь в Его Справедливость, и вот еще раз проверяешь, в сердце своем надеясь, что Он этого не сделает. А Он это делает, да типа делов то, да типа Мне как бы вообще ультрафиолетово, чего там у вас и как. И у богоборца едет крыша, как обычно бывает, когда человек имеет завышенную самооценку.

Так вот и я об чем же. Текст Ваш и является развернутой полемикой с неким слабоумным, который утверждает, что любить надо вот то-то и то-то, а если, дескать, не любишь, то и ничего не понимаешь. То есть понятен подход. К Вам приходит чувак, который говорит, что, мол, есть такой Джармуш, который очень крутой, и он, раз смотрит Джармуша, тоже очень крутой, а вы все со своим мейнстримом найдены неизвестно где, вернее, ему известно, но он в силу природной интеллигентности готов это умолчать. У Вас есть выбор - дать ему в рыло или написать развернутое опровержение, и это, разумеется, Ваше право (хотя я бы на Вашем месте дал в рыло). Но еще раз, при чем здесь Джармуш? Где конкретно в этом его творении (как, впрочем, и в остальных) имеется намек на самолюбование собственной интеллектуальной крутостью, на призыв любить его, пока он живой, на несуществующие смыслы, в конце концов? Всё, что автор нам демонстрирует, - это, как Вы совершенно верно заметили, "различные бытовые неловкости", некоторые общие места человеческой глупости, которые имеют место в повседневности быть, про которые все вроде бы знают и понимают, но ежедневно, с упорством, достойным лучшего применения, тем не менее юзают, это, по сути, про кризис общения, который на самом низовом, то есть бытовом, то есть задушевно-кухонном уровне присутствует в жизнях всего современного интеллектуально-прогрессивного человечества. Так, допустим, властители дум целого поколения (едва ли одного), идолы контр- или как минимум субкультуры конца прошлого столетия, начинают беседу демонстрацией характера, а заканчивают обоюдными шпильками на уровне старшеклассниц, по ходу наибольший интерес проявляя к сохранности-неприкосновенности собственного незыблемого статуса, настороженность во взглядах, боязнь сказать лишнее и вопреки этому случайное говорение этого самого лишнего, разговор двух хороших друзей, а по сути конкурентов андерграундного рынка, который не бог весть какой рыночек, но все же вполне себе такой рынок, все без лишних слов прописано, изящнейшим образом, то есть без мейнстримовых аффектаций, сыграно, нет эффекта глянцевого журнала, все очень узнаваемо на уровне междометий и взглядов исподлобья, ну и смешно, да. Кстати, таковая тематика (проблематика ли?), если уж на то пошло, вниманием пресловутого мейнстрима либо вовсе обойдена, либо подается до безобразия дидактично-пафосно, с резиновыми уточками и прочей жеваной-пережеваной лабудой. Это я уже к тому, что Ваша полемика по концовке сводится не к разбору авторского замысла на уровне его реализации (за исключением разве что довольно спорного утверждения, что актеры здесь не играют), а к опровержению самого замысла, типа это все и так понятно и хера ли вобще на эту тему кино снимать. А это как бы неправильно.

Про Кофе и Сигареты хочется сказать автору большое спасибо, автор, за Ваш интересный рассказ. Дело даже не в откровенном лажании, про которое уже выше всё сказали, то есть Джармуш как поставщик катартического опыта это даже не о-го-го, а скорее у-ху-ху, сквозь слезы и «сухой кашель», и даже не в использовании словооборотов типа «старина Джим» - вид деятельности, к слову, подлежащий лицензированию, но все дело здесь в лирическом герое этого текста, который суть некий придурковатый человечишка, испытывающий «осознательное» (только я этого слова не знаю?) удовольствие от пития кофе за 30 евро заради самоидентификации и приобщения. Удивительно, кстати, что он не курит из тех же соображений сигареты Голуаз, которые, известно, важнейшие из еще оставшихся артефактов всех понторылых эстетов all over. В этом месте на сцену, что твой Брут, выходит, не побоюсь этого слова (автор не боится, и я не побоюсь), авторский протагонист, чье алтер-эго зиждется на трех бесспорных истинах, и первая из них о том, что авторское кино так же вредно для здоровья, как курение, ибо неискренне, а потому и любовь к нему такова же (как выглядит любовь к авторскому кино спросить стесняюсь, ибо классическое воспитание и все такое), вторая - про суть искусства, чья суть, оказывается, – разделять (и в недалеком уже будущем, надо думать, властвовать), третья же часть этой алтер-эги дает нам понимание сути вожделения, как невозможность преодоления непреодолимой тяги вследствие ее непреодолимости. После чего следует короткая расправа с нашим хоть и понторылым, но очень лирическим героем, который с точки зрения нашего брутального протагониста занят по жизни не тем, то есть тем же, чем все остальные, а именно разглядыванием голых женщин в неприлично глянцевых журналах с неприлично умным выражением лица взамен неприлично глупого, которое у всех остальных. Ну да и ладно бы, как говорится, всех не перевешаешь, хоть мне и, признаться, невыносимо жаль нашего, несмотря на скверные рекомендации, лирического, который по концовке стоит весь истыканный, что твой Святой Себастьян, стрелами авторского остроумия, но причем здесь Джармуш.

Почему? Единственная апология, что имею, это чтоб все, включая поэтов, жили долго и счастливо, а умирали бы только по желанию. Потому и предположил, что насильственная замена фигурантов изменила бы судьбу прототипов. Ну типа как на зоне переклеивают фотокарточки пахана и какого-нибудь бухгалтера ненужного с целью в корне поменять их дальнейшие судьбы (это, если что, не инсайд никакой, просто страшных книжек начитался). И что в этом плохого? Дальше идем. Понятно же, что Рембо читал один из ста, Верлена еще один, и это я безбожно своим современникам льстю, и дабы меня не упрекнули в стяжании лавров дартаньяна вынужденно оговариваюсь, что этот один не я. Зато кино, как важнейшее из искусств, не только обеспечивает досуг, но и создает теоретическую базу для прояснения многих философских дилемм. Возможные поинты из предположения, что рассматриваемое произведение инспирировано неизбывной тягой автора к творчеству. 1. Иллюстрация на тему «когда б вы знали из какого сора растут стихи не ведая стыда». Базара нет. В смысле иллюстрация есть - базара нет. Раздел «Поэзия», алфавитный указатель на П (Пастернак, естественно, а не то, что все подумали). 2. Гении они может и гении, но в повседневности такое же мудачье, что и все остальные, бухают там и все такое, то есть любовь любовью, а детишек по концовке воспитывают таки бабы. Учитывая, что автор – женщина, нормальный в общем себе такой поинт. 3. Плохой Рембо щаловек или хороший? Хороший или плохой? Плохой Верлен щаловек или хороший? Хороший или плохой? Нормальная тема для терок на террассе в пятницу вечером за пивом, или у людей с воображением за абсентом (нашатырно-анисовые капли тоже канают, в смысле – вставляют, в смысле настраивают на поэтический лад). 4. Рембо скурвил место или место скурвило Рембо? Типа сам виноват, был бы хорошим человеком, и тот, кто водил твое перо, не расторг преждевременно контракт, короче жернова Господни мелют медленно но верно, Бог шельму метит и все такое, нормальная тема для терок с педагогической целью, рекомендовано для старшеклассников. Подпункт: что пожирает душу? Выбрать из десяти вариантов. Теперь о том, что в фильм не вошло, хотя войти могло бы, ибо фигуранты таки поэты. Поэтический дар – он таки дар или кара в качестве предоплаты за еще несовершенное, можно ли его на халяву поиметь и можно ли от него на халяву избавиться? В условиях, когда дурные поэты строчат как заведенные безо всякого стыда, не есть ли поступок Рембо со сменой профессии – волевой акт запредельной энергетики, инспирировавший в других носителях развитие поэтической мысли на поколения вперед, иными словами, стихи просто так писать не начинают и просто так за здорово живешь, в смысле от житейских неурядиц и разочарований не бросают, в этом плане кино конечно мимо, а так-то наверняка хорошее, с игрой там, операторским мастерством и музычкой, но я в этом, к сожалению, ничего не понимаю.

А на самом деле прикольная идея. Сняла бы Холланд это кино про каких-нибудь левых чуваков, про плоды воображения, так сказать, и уменьшила бы тем самым многобразие печальных историй, коих хоть и очень большое, но таки конечное число, на табельную единицу, и настоящему Рэмбо уже ехать никуда не надо, и у настоящего Верлена все хорошо, ведут себе оживленную переписку, обмениваются творческими идеями и все такое, в смысле ходют в гости к Аполлинеру семьями, издаются тиражами, а потому впоследствии богато, долго и счастливо живут. И все это потому, что бухают и дерутся в это время персонажи фильма, который не про них.

Есть такой анекдот про наши возможные опоздания, как на транспорте, так и в литературе, которая тоже, если разобраться, по транспортному ведомству проходит, потому как в той или иной мере оптимизирует межличностные коммуникации. Отец с сыном бегут на электричку, и уже почти успели, а двери - бац - и закрываются, прямо, что называется, перед их носами, после чего отец, безо всякого предупреждения, то есть внезапно, закатывает - не истерику, разумеется, ибо мужчина, но очень увесистую оплеуху своему наследнику идей, ибо как еще Михал Васильич Платонов говаривал, "средств, господа, нету, так что идеи наследуем". Когда же отрок скрозь слезы вопрошает своего сурового, но справедливого папашу "за что?", ибо недоумевает, то получает в ответ "А что делать? Что делать?".

Обязан. Как всякий честный человек. И усыновить незаконнорожденных очевидных: йо, гм и гг.

Так-то Иньярриту сам сказал в интервью, что единственная его цель была показать красоту человеческой трагедии, в смысле очень простой трагедии, когда ты простой человек, у тебя дура жена, ты не пойми чем занимаешься на прокорм семьи, и тебе очень скоро помирать, ну то есть смерть и безысходность точно не могут быть beautiful(не для того, в конце концов, над столь замечательным гласным троебуквием, в присутствии которого очень сложно удержаться от мысли о полноценном, то есть до краев, тамблере виски, в теплой ладони согретом, и над которым наверняка веками корпели островные филологические специалисты), при этом сии печальные термины могут быть biutiful вполне, это как бы оно всегда так, когда мы пытамся вести дискурс на тему, что быть может, а что не может, - думаем, что о материях, а на самом деле за грамматику трем.

Чехов стопудово был гением, но попробуйте почитать его "Безотцовщину", в смысле дочитать ее до конца. Фильм вышел "таким" по какой-то иной причине.

Не говоря уж о том, что Макдауэлл с друзьями уделал бы недомерка Хофмана на счет раз, даже если б Пекинпа впрягся, а он бы по любому впрягся, и ему бы по любому цепью перепало, и концепту бы его перепало цепью же. "Что поделать - молодежь, не задушишь, не убъешь"